Вместе с названными выдающимися представителями разных художественных специальностей по особому списку, направленному Петром Зотову и Лефорту, были приглашены в Россию и специалисты стильных ремесел. Назовем их, укажем их специальности и отметим оплату их труда по контрактам: 1) Филипп Бегаль, «управитель шпалерной работы и крашения», с двумя помощниками, Клодом Мариелем и Габриелем Ранду, «красильщиком шерстяным», с сыном, с окладом в 2225 руб. (около 20 тысяч руб. золотом); 2) Пьер Калмус, «шпалерной мастер с четырьмя подмастерьями нижней работы», с окладом в 2000 руб. (около 16 тысяч руб. золотом); 3) Симон Жос, «медальной мастер», с окладом в 1500 руб. (около 12 тысяч руб. золотом); 4) Себастиан Ложер и 5) Клод Ошер, печатники с окладом по 240 руб. (около 2 тысяч руб. золотом); 6) Гаспар Левек, переплетчик с окладом в 240 руб., и 7) кожевник, без жалованья, «только желает завесть мануфактуру кожевную»; 8) Мишель, «мастер столярной с товарищем, он до того всегда работал на короля», оклад 800 руб. Каретные мастера требовали от 200 до 800 руб., колесник и рессорный мастер соглашались работать в России за 400 руб. в год.
Одновременно с приглашением иностранных специалистов «знатных художеств» и стильных ремесел, для обслуживания их работы, а также для удовлетворения новых культурных запросов и нужд государства и населения начинают строиться предприятия, имеющие целью удовлетворить эти новые потребности. Такими предприятиями среди других явились прежде всего предприятия для производства бумаги – водяные бумажные мельницы. Если не считать двух попыток устроить бумажную мельницу, одну – в конце XVII века, в 1673 году, в Москве иноземцем, голландским купцом Иваном Фан-Сведеном
[1698], и другую – из казны – в первое десятилетие XVIII века в селе Богородском, [то] первой [в России] жизнеспособной бумажной фабрикой должно считать построенную в 1717 году водяную мельницу в окрестностях Петербурга, на Дудеровой мызе.
Эта последняя, как видно из доношения комиссара Луки Каблукова после ее построения, была начата стройкой в 1714 году и окончена 13 декабря 1717-го, «когда оные заводы совсем на ход стали». Но до декабря 1717 года бумаги в выделке «мастеры не объявили, готовились материами, а которая была и сделана, не клеена, и сколько, счета при нем (Каблукове. – Н. В.) не дали»
[1699]. Зная об этом, Петр, будучи в Голландии, 6 марта 1717 года дал указ своему комиссару Соловьеву «подрядить мельницу ‹…› бумажную и мастера, кой бумагу будет делать добрую и плохую, картузную, чтоб всё на одной»
[1700]. С помощью дополнительно закупленного оборудования и голландского мастера Иоганна Христиана Преффера к концу того же года уже представилась возможность пустить в ход построенную на Дудеровой мызе мельницу, ставшую образцом для целого куста бумажных фабрик вокруг Северной столицы. При самом пуске ее, согласно твердо проводимой Петром установке – заботиться не только о выработке готовой продукции, но одновременно и о подготовке кадров, и не только для своего предприятия, но и для распространения приобретенных знаний и навыков по всему государству, – при вновь организованной мельнице был установлен постоянный штат учеников в двадцать человек с окладом «денежного жалованья ‹…› по шти (шести. – Н. В.) денег на день». В ученики были определены рекруты, всё русские люди: Артамон Харин, Семен Брюхов, Иван Верхоглядов, Яков Трусов и другие
[1701]. Особым указом были намечены и способы снабжения фабрики сырьем
[1702]. Так было положено подлинное начало бумажному производству в России.
Это начало следует отнести к 13 декабря 1717 года, ко дню, когда адмирал Ф. М. Апраксин специальным указом от имени Петра передал вновь построенную и оборудованную мельницу в Адмиралтейство, в ведение вице-адмирала К. И. Крейса
[1703]. Полагаем, что начало отечественного производства бумаги нужно отнести именно к этой дате, к пуску Дудеровой мельницы – первой жизнеспособной фабрики, вокруг которой впоследствии вырос и продолжает до настоящего времени развиваться целый район этой отрасли производства в России. Произошло это потому, что Дудеровская фабрика была построена своевременно, т. е. когда Россия была уже в состоянии сохранить ее, вырастить и развить до размеров полного удовлетворения потребностей государства, озабоченного насаждением общеевропейской культуры и именно средствами своей национальной промышленности. Конечно, спрос выражался еще в скромных размерах, но это уже другой вопрос.
Своевременностью основания Дудеровская бумажная мельница не походила на названную выше подмосковную, села Богородского фабрику, построенную хотя и раньше Дудеровской, но не во благовремении, а именно – когда Петр и Россия были почти всецело заняты отливкой пушек и ядер, построением военных кораблей, выработкой пороха и т. п. Фабрика села Богородского строилась по указу Петра, казалось бы, и своевременно – вместе с введением нового гражданского алфавита и усвоением Россией голландской манеры печатания книг. Она была основана в Московском уезде, на реке Яузе, из Монастырского приказа в 1707 году, но оказалась менее счастливой по сравнению со своей младшей «сестрой». В течение всего царствования Петра Богородская фабрика только влачила свое существование, переходя из рук в руки или находясь в бездействии. С 1707 года до 1715-го она была в вéдении Монастырского приказа; с 1715 по 1720 год – находилась на откупу у бывшего мастера той же фабрики, Яна Индриха Барфуса, до его смерти, последовавшей в том же году; с 1720 по 1722 год – была «впусте»; в 1722 году – изустным указом Петра была объявлена к возобновлению и явилась предметом торгов для получения ее на откуп. В 1722 году, перед отъездом Петра в поход, акт сдачи фабрики купецкому человеку В. М. Короткому, заявившему о своем желании взять ее в эксплуатацию, не успел получить утверждения – подписи Петра. Фабрика была своеобразно обеспечена от правительства сырьем. Таким сырьем служили для нее «портяные ветхие тряпицы», собираемые с крестьян патриарших, архиерейских и монастырских вотчин – с 10 876 дворов, по три фунта со двора
[1704]. Но, как нами отмечено выше, в первые три пятилетия XVIII века Петр и Россия были еще не в силах заложить прочные основания и обеспечить рост культуры страны, так как государство было вынуждено с напряжением всех сил отстаивать свою независимость и право на самостоятельное существование. В частности, Петр еще не мог предоставить стране необходимых условий для роста и развития бумажной промышленности. Ветхих портяных тряпиц и неумелых усилий Монастырского приказа оказалось недостаточно, чтобы поддержать предприятие, не относящееся непосредственно к военному и монастырскому делу и сравнительно удаленное от могучей помощи Петра и его молодого, но деятельного правительства. А между тем нужно было и изыскивать иные способы снабжения нового предприятия сырьем, и снабжать его рабочей силой, и обеспечивать достаточный сбыт выработанных изделий. Канцелярии – в то время главные потребители бумаги, избалованные хорошей чужой [заграничной] бумагой, «спесиво» предпочитали пользоваться по-прежнему привозной: она была и менее груба, и более бела. Об этих дьячьих вкусах и практике канцелярий доносил Петру в 1722 году, 12 марта, вице-адмирал К. И. Крейс, прося его о содействии успеху своего производства и обещая в то же время требовательному организатору русской промышленности улучшить вскоре качество отечественной бумаги
[1705]. Итак, листы картузной и писчей бумаги, как и все, начатое производством при Петре, не залетали к нам с Запада стихийно, гонимые ветром с границ государства подобно сухим осенним листьям, а требовали немалых усилий, труда и средств – и при организации самих предприятий, и при создании необходимых условий для их роста, и при преодолении помех к их развитию и укреплению. При этом сама жизнь неумолимо вносила свои коррективы в хозяйственную деятельность и планы Петра. Все, что было предположено раньше времени и начато в порыве увлечения, сверх меры и сил, – приостанавливалось само собой. В то же время все, что было своевременным и имело под собой почву, при поддержке правительства росло и развивалось.
