Значение рассмотренных последних двух сочинений, содержащих обоснование издаваемых законов, не следует преуменьшать, а также видеть в них какой-либо односторонний, только конфессиональный интерес. Они были направлены к облегчению проведения в жизнь важнейших общегосударственных реформ Петра. Изучая их, исследователь восстанавливает правительственные приемы Петра, имевшие своей целью выкорчевать из сознания тогдашнего общества глубоко укоренившиеся предрассудки и дать новое, разумное понимание некоторых мероприятий царя. Нужда в такой обработке умов населения была тем более настоятельной, что реформы Петра затрагивали интересы духовенства, класса, обладавшего средствами и умением воздействовать на широкие массы населения. На примере рассмотренных исторических документов, обосновывающих намерение Петра лишить духовенство и монашество их владельческих прав на земли, управление ими и их эксплуатацию, можно видеть, как производилась эта работа. Предполагаемые же меры Петра в данном случае были полны большого государственного значения. Попытаемся раскрыть его.
С принятием христианства представители русской церковной иерархии, а также и русские монастыри перенесли в нашу северную страну из Византии вместе с особенностями религиозного культа склонность к стяжательству и умение им заниматься. Наши русские князья, их жены, ближайшие и знатные их слуги, выражаясь языком Петра, «обманутые от ханжей или сами к тому ради какой страсти весьма склонные», им в том помогали. Благочестивый князь или бездетный его слуга-вотчинник, стоя на пороге иной жизни и желая облегчить свою участь за гробом, часто уже костенеющей рукой выражал свою старческую волю и отдавал в монастырь свои земли с находившимся на них населением и даже имеющим народиться впредь. Таким образом воля и рука полумертвого человека сковывали судьбу живых людей на многие годы. Монастырь вносил имя владельца подаренной ему земли в свой синодик на вечное поминание, а вотчинные монастырские власти забирали в свои руки и земли, и крестьян, а с ними и плоды народного труда. К тому же некоторые монастыри получали от благочестивых князей льготные грамоты, освобождавшие монастырские земли от общегосударственных податей. «Что же прибыль обществу от сего?» – спросит исследователь истории социальных отношений и народного хозяйства словами Петра. Если основанием владельческих прав вотчинников и помещиков на землю была обязанность военной службы государству, то монахи, кроме молитв, ничего не имели привести в оправдание своих прав на владение землей и крестьянами. Мы уже имели случай цитировать возражение царя на этот довод: «А что говорят – молятся, то и все молятся».
Перестав быть светочами просвещения, очагами книжного учения, опорой национального сознания, чем являлись некоторые из них в прежние, отдаленные времена, монастыри не очень склонны были оказывать помощь государству службой и имуществом в деле – хотя бы, например, общественного призрения и благотворительности. Они не считали своим долгом и призванием общественное служение, помощь больным, старым [людям], увечным воинам и подкинутым младенцам. Монастыри в эпоху Петра являлись «мнимой святыней», местами праздности и соблазна; право же их на земли и крестьянское на них население было необоснованным и вредным с государственной точки зрения: «…от иных законов, – по выражению Петра, – немало же и зла происходит». Поэтому такие законы и основанные на них права должны были подлежать отмене. Намереваясь лишить монастыри права владения землей, провести секуляризацию церковных и монастырских земель, Петр подготовлял реформу разоблачением и осуждением постыдного, праздного образа жизни монахов и вредного влияния монастырей – в том состоянии, в каком они находились в то время, – на общественную жизнь России. Рассмотренное нами «Объявление людем о монастырях», служившее введением к закону, «Определению» о них, и было идеологической подготовкой государственной меры, направленной к лишению одного из землевладельческих классов феодального общества – духовенства – его права на землю.
При изучении нами сотрудничества Петра и епископа Феофана в выработке указа от 31 января 1724 года о реформе монастырей был установлен факт, что и основные определения этой реформы, и принципиальные ее обоснования были даны Петром в первых же редакциях обеих частей закона; Феофан же только подтвердил различными доказательствами законность, каноничность будущих мероприятий царя и его обоснований и придал всему акту окончательную литературную обработку. Этот вывод сделан нами на основании документальных источников. Против такого метода могут быть приведены возражения – он может быть признан формальным, могут сказать, что в письменных источниках передана только история выработки текста будущего закона, но в них не могло найти отражения возможное влияние обмена мнений между царем и епископом, имевшее место еще до начала составления законопроекта. По письменным источникам, конечно, нельзя установить значения устных бесед, во время которых могло бы сказаться решительное влияние взглядов просвещенного монаха на властного царя.
Хотя предыдущий материал нашего исследования, относящийся к вопросу о роли Феофана в реформе церкви при Петре, и свидетельствует, что планы и действия царя вытекали из общих его взглядов и намерений, часто совпадавших со взглядами Феофана, получали от него, быть может, импульсы к большей решимости царя в их проведении и к большей уверенности его в правоте своих действий, – тем не менее они не были навеяны Феофаном и не им были намечены в основных своих, принципиальных установках.
Приводимый нами далее другой пример такого же сотрудничества царя Петра и епископа Феофана – в выработке обращения «К доброхотному читателю»
[1030] при издании Морского устава – не может дать оснований, если судить исходя из самой темы, для установления влияния епископа на царя; тем не менее черты их сотрудничества [и в этом случае], несомненно, те же, что и в вопросах церковных. Остановимся на относящихся сюда источниках.
Петр считал нужным разъяснить русскому читателю – не только моряку, но и каждому, интересующемуся историей своего отечества, – значение флота для России, изложить условия и попытки к его устройству в предшествовавшие времена, а также просто и правдиво рассказать подробности и важнейшие моменты в создании флота в его [Петра] царствование. Государственный деятель большого масштаба не может не быть, хотя [бы] немного, историком – Петр был и тем и другим. Свой набросок о флоте, необычайно простой, без всяких претензий или каких-либо тенденций, он дал в собственноручно написанном им предисловии к Морскому уставу: «Хотя всем есть известно о монархии Российской…» Оно находится в делах Кабинета Петра Великого
[1031] и в печати было воспроизведено в «Истории Петра Великого» Н. Г. Устрялова
[1032].
Необходимо отметить, что этот последний источник [предисловие к Морскому уставу] является важнейшим документом в истории русской науки и описанными в нем действиями, собственно, и началась русская техника и ее история. Поэтому нельзя не выразить неудовлетворенности по поводу недочетов его издания в «Истории Петра Великого» Устрялова. Хотя в примечании к его воспроизведению и указана в качестве источника рукопись Петра: «Все писано рукою Петра»
[1033], но печатание его было сделано не по тексту Петра, а по копии, переписанной писцом
[1034]. Вследствие этого в издании не воспроизведены некоторые небезынтересные подробности подлинника, а именно: 1) не приведено точно название документа: «1720 году в Регламент морской, предисловие черное»
[1035]; не отмечено распоряжение Петра на листе 879, на полях: «Для расплетания надобно рядом артикулы по листы»; 2) и наоборот: введено в текст исправление Петра в конце первой статьи, после слов «столярною работою», – «потом даже до наших времен», сделанное Петром после переписки текста писцом на листе 888 об., а также разделение текста на статьи 1 и 2, не имевшееся в рукописи Петра; 3) не воспроизведен текст, зачеркнутый Петром при исправлении документа (эти первоначальные наброски характерны для Петра исканием соответствующей формы для выражения его мысли); 4) не переданы особенности правописания Петра – текст дан в модернизированном правописании.
