– Никогда, – повторила я. – А он даже не узнал, что я его любила! Я никогда ему об этом не говорила, а потом стало слишком поздно…
– Он знает, – уверенно сказал Рыжий и едва заметно улыбнулся, я чувствовала его улыбку щекой. – Не переживай, он все знает. И не обижен, а рад, что ты о себе не забываешь, уверен.
– Опять скажешь, что в огне увидел?
– Нет. Просто я думал бы именно так. А мы с ним, кажется, в самом деле похожи. Ну сама посуди: ушел ты с дымом в небо, к духам воздуха, смотришь сверху – а твоя любимая закрылась на тридевять замков и никого видеть не желает, год за годом убивается, от тоски сохнет… Что толку-то? Былого не воротишь, – шепнул он, – надо дальше жить. Забывать не нужно, просто – жить. Жить со всем, что тебе на хребет судьба нагрузила. Если вывезешь, не сломаешься…
– Тогда что? Попаду в сады Создателя?
– Нет. Просто будешь сильным человеком. А не сможешь – останешься слабым. Но это не о тебе, – улыбнулся Рыжий.
– И на том спасибо. – Я все никак не могла перестать перебирать густые, жесткие, как лошадиная грива, пряди его волос. – И, Рыжий, пускай я вас и сравниваю, пускай и не нарочно, но одного на месте другого никогда не представляла. Леата говорила, мол, девицы, если невмоготу, воображают, что вместо какого-нибудь купца толстопузого с ними красавец-капитан или хоть матрос симпатичный, так легче… А ты – это ты. Похож чем-то на Саннежи, а все-таки другой. И я сейчас с тобой, а не с призраком из прошлого, как бы я его ни любила…
– Я будто не чувствую, – сказал он серьезно и развернулся так, что я оказалась в кольце его рук. – Не оправдывайся, хозяйка. Я знаю. Если я возьмусь вспоминать всех, с кем жизнь развела-разлучила, да с нынешним житьем-бытьем сравнивать, вовсе ума лишусь, а его мне и так не очень много досталось!
– Не смеши, – улыбнулась я. – Твоего ума если не на дюжину, так уж на десяток человек поплоше хватит. Да и умеешь ты такое…
– Уметь умею, да не я один, а будет ли с того прок, поди пойми еще. – Рыжий обнял меня крепче, а мне вдруг померещилось, что щека его повлажнела. – Но что бы там ни делалось, ни творилось, я тебя не оставлю. Живым ли, мертвым, я буду с тобой.
– Знаешь, я как-то не жажду оказаться в постели с мертвецом, так что уж постарайся выжить, – ответила я, но невольно поежилась.
– Да уж, сказал так сказал! – ухмыльнулся он. – Ладно, если помру, в кровать не полезу, у порожка полежу-посторожу! А что до прочего – уже сказал, всегда помогу, даже если подохну. Я должен.
– Кому должен? Ты не впервые это говоришь и всякий раз уходишь от ответа!
– Себе, – обронил Рыжий, – так будет вернее всего. Себе должен, а объяснить не проси. Я не умею. Правда.
И я почему-то поверила ему. Ну, будто не верила все это время! И ни разу он не подвел меня, этот странный человек, так похожий и в то же время не похожий на моего князя. Тот был не таким порывистым, но… если присмотреться, у обоих под твердой скорлупой горело пламя, как у этих огненных гор, которые поминал недавно Рыжий, и если это пламя прорывалось наружу…
– Старый козел!
Помню, я впервые увидела Саннежи в ярости, и это зрелище меня напугало. Мне было… десять или около того, и вдруг мой веселый и добрый приятель по играм преобразился, сделавшись из ласкового домашнего кота диким камышовым, который и собаку способен задрать!
– Ты что? – спросила я шепотом.
– Ничего. Это из дома. – Саннежи убрал письмо, но я видела, куда именно он его спрятал, стянуть ничего не стоило, если бы мне захотелось. – Я тебя напугал?
– Ты? Меня?! – Я вздернула нос, покосилась на него, но Саннежи не поддержал игру. Оставалось только одно средство. – А ну говори, в чем дело!
– Перестань, – попросил он.
– Не перестану, пока не скажешь, в чем дело! – топнула я ногой. – О чем ты сказал «не позволю»? Отвечай!
– Я вот возьму тебя, пойду и макну в пруд к лягушкам, чтоб помолчала, – мрачно ответил мне Саннежи.
– Я не боюсь воды, а уж лягушек тем более! За морем их вообще едят, папа говорил, у них лапки вкусные, надо попробовать как-нибудь, – ответила я. – Что случилось, говори!
– Ты еще пригрози отцу пожаловаться.
– Моему или твоему? – прищурилась я.
– Да будь проклят тот день, когда я присватался к этой ядовитой колючке, к этой несносной блохе, вездесущему комару! – воздел руки Саннежи.
– Ах, блохе, значит?!
– Мне не больно, – сказал он, легко перехватив меня, когда я набросилась на него с кулаками, не всерьез, конечно. – Я научу тебя причинять боль, когда подрастешь немножко. Ваши воины так не умеют.
– Я быстро вырасту, – заверила я, когда Саннежи усадил меня к себе на колени. – Но ты не отговаривайся! Что у тебя случилось?
– Не у меня, – мотнул он черной гривой. – У моего отца несколько жен, ты знаешь, и у младшей есть дочка, немного моложе меня. Очень красивая… но с тобой ей не сравниться! Прекрати меня щипать, а то рассказывать не буду!
– Я красивей всех на свете, – высокомерно напомнила я.
– Да, – улыбнулся Саннежи. – Ты затмеваешь солнечный свет. А моя сестра… разве что лунный, и то не всегда. Но дело не в том. Сестру возжелал один из наших соседей. Он ровесник моему отцу, у них свои счеты… Словом, он хочет юную девушку себе на ложе. Отец отдавал любую, но тому приглянулась Илюмжи. А… а ее нельзя…
– Почему? – удивилась я. К тем годам я уже многое знала, и обычаи родины Саннежи меня не пугали. – Если он тоже князь, а она – дочь младшей жены твоего отца, разве это не честь для нее?
– Это так, – кивнул он. – Но он ее убьет.
– Как?.. – не поняла я. – Зачем?
– Ему за пятьдесят, а ей нет и тринадцати! – ответил Саннежи. – Ну… ну как тебе объяснить, тавани, ты еще такая маленькая…
– Не трудись, я догадалась, – серьезно ответила я. – Я же знаю, что делает мужчина с женщиной, сам ведь объяснял, забыл?
Саннежи вдруг покраснел, даже кончики ушей зарделись, потом кивнул. Это я, помнится, увидела, как жеребец кроет кобылу, да и спросила, чем это они заняты. Ну а представить, что у людей дело обстоит так же, было проще простого! (Несколько лет спустя матушка объяснила мне со всеми предосторожностями, что это за действо, благословленное самим Создателем во имя продолжения рода… Я тогда кивнула, не дослушав – охота занимала меня куда больше этих глупостей, а о прочем я и так знала!)
– Она росточком-то почти как ты, – сказал он, – хотя и старше. А он – как мой отец, ты видела его.
– А почему нельзя отказать?
– Долг есть долг, – мрачно ответил Саннежи. – Отец пообещал любую девушку, тот выбрал Илюмжи… Спасибо, согласился подождать, пока она хотя бы девушкой станет!
– Ах так… – Я прищурилась. – А помешать ты как-то можешь?
