Эта мысль больно уколола меня, и я невольно помотала головой, отгоняя ее. Нет, отец всегда требовал от меня сдержанности, говорил, что с годами я сделаюсь уравновешенней, но неужели… Неужели на самом деле он только и искал случая, чтобы предать меня? Отдать замуж за кого-то, чей нрав оказался бы круче моего, кто сумел бы смирить меня? Или сделать вот так: оставить все мужу кроткой Аделин, младшей дочери. Младшим дочерям в сказках всегда достается счастье и богатство, а зловредным старшим – в лучшем случае забвение, а в худшем…
– Ты что, плачешь, хозяйка? – раздалось от окна, и я вздрогнула. – Нашла время!
– Я не умею плакать, – зачем-то сказала я и потом только сообразила, где уже слышала этот голос: – Ты?! Откуда ты взялся?
– Я же сказал: загляну как-нибудь на огонек, – улыбнулся бродяга, невесть как очутившийся в моей комнате. Ах да, окно же было открыто настежь! Но как он ухитрился забраться в него совершенно бесшумно? – Держи-ка…
– Это еще что? – недоуменно спросила я, приняв охапку веток с тяжелыми алыми гроздьями.
– Думал цветов тебе нарвать, а какие цветы по осени да в такую сушь? – пожал он плечами. Лицо его, казалось, сделалось еще темнее от загара, хотя поди разгляди наверняка в таком освещении! – Только вот рябина с калиной нашлись да шиповник еще цветет. Осторожно, не уколись!
– Спасибо, что предупредил, я уже… – невнятно ответила я, по старой, почти забытой привычке (за которую матушка, случалось, била меня по рукам) сунув палец в рот и ощутив солоноватый привкус крови.
– Вроде в лопух завернул, ан поди ж ты! – сконфуженно произнес бродяга, взял у меня свой веник, огляделся и ловко рассовал рябиновые ветки по углам, над окном и над дверью, а шиповник с калиной воткнул в кувшин для умывания. – Вот так…
– Это еще зачем? – удивилась я.
– Говорю же, принес вместо букета. Там, в горах, оранжерей нету, что нарвал, то и нарвал. А шиповник – из-за перевала, там еще теплее, чем здесь, – добавил он.
– Как же ты его донес? – Я посмотрела на мелкие душистые цветки. Они немного завяли, но пахли сильно.
– Нес, нес и донес, в жбан с водой поставил да пошел себе, а хожу я быстро, – ухмыльнулся бродяга. – Он живучий, чего ему сделается? Ну, привял маленько, только слаще пахнуть стал!
– Ну… спасибо тебе, хоть и не знаю, с чего вдруг такая честь, – выговорила я.
– Так в эту ночь ты родилась, хозяйка, забыла, что ли?
– А ты откуда…
– Выяснил, дел-то, – хмыкнул он и без позволения присел на подоконник. – Не все еще, оказывается, забыли принцессу Жанну. Старый герольд пьет, как будто в бочку сливает, но я таки дознался кое о чем.
– Он жив?! Только сейчас о нем думала! – воскликнула я.
– А что ему сделается? Жив, только на покой ушел. Не ко двору, видно, пришелся, а еще и запил, язык заплетается, руки трясутся…
– Арнольд – запил? – поразилась я. – Быть не может! Герольд любой титул, любое заморское имя должен выговорить без запинки, ему и пить-то нельзя…
– Уж прости, хозяйка, я ему выпивку ставил, видел вот как тебя, – развел руками бродяга. – Зачем мне об этом-то врать?
– В самом деле… Что ж, благодарю за поздравление. Только зачем украшать комнату?
– Затем, что ночка сегодня не простая, – Бродяга прикрыл окно. – Бродят всякие, понимаешь, поди знай, чего услышат да где разболтают. Или ты в эти… хм… старухины бредни не веришь?
– Я даже в толк не возьму, о чем ты, – покачала я головой.
– Ах вон даже как… Ну, тогда знай одно: сегодня перелом осени, год на зиму поворачивает. В такие ночи нечисть бродить-колобродить любит. Угораздило ж тебя именно в эту пору родиться… может, неспроста, – добавил он. – Ну а рябины нечисть боится. Шиповник – тот растет сразу в двух мирах, двери запирает, а уж где крапива растет, там нечисть вовсе не пройдет!
– Понятно… – пробормотала я, разглядев в пучке шиповника несколько крапивных стеблей. – Только это все придется убрать, прислуга заметит.
– Утром можно будет выкинуть, – серьезно кивнул он и умолк.
– А как сюда попал?
– Какие двери да замки внизу, я еще тогда разузнал, так что мимо нужной лестницы не промахнулся, – сверкнул он улыбкой. – Да только у тебя дверь на засов заложена, пришлось через окошко лезть, не стучать же. Хорошо, я его еще в тот раз приметил…
– А зачем пришел-то? Меня поздравить, выпить и закусить?
– И это тоже. – Улыбка бродяги погасла.
– Тогда хоть скажи, кого благодарить, ты ведь не назвался. Как твое имя?
– Да кому как нравится, так и кличут, – пожал он плечами.
– Но ведь как-то тебя родители назвали?
– Как-то назвали, да это давно было, я позабыл. – Он криво ухмыльнулся. – А с тех пор немало воды утекло.
– Позабыл, надо же… Будто ты намного старше меня, – покачала я головой. – Ну ладно! Как тебя называют люди?
– Рыжим, неужто догадаться трудно? – Бродяга улыбнулся шире и встрепал свои космы. – Матушка, пока маленьким был, Искоркой звала, потом Огоньком. Но ты лучше называй Рыжим, хозяйка, не промахнешься! Такую масть, как у меня, поди поищи…
– Но это все прозвища, – вздохнула я. – Ну… как знаешь. Рыжий – так Рыжий. Спасибо тебе. Заявишь, поди, что в такие ночи именами не бросаются?
– А как же. Ими и вовсе не разбрасываются, и ты это не хуже моего знаешь, – серьезно ответил он. – Или, скажешь, не принято у благородных такого: одно имя для людей, другое – для семьи? Тебя ведь взаправду не Жанной зовут, верно?
– Верно, – кивнула я, удивившись. – Обычай такой, вот и…
– Именно что обычай. Настоящее имя только родители знают, ну разве что еще самые близкие люди. Бывает, и мужу с женой не говорят… – Рыжий вздохнул. – У благородных особенно. Ну или просто, если брак по расчету: вдруг супруг злоумышлять начнет, а через имя многое сделать можно… И братья с сестрами тоже редко имена друг друга знают, а то как начнут наследство делить или, бери выше, трон – мало не покажется! Твоя сестра вот знает твое имя?
Я покачала головой.
– Его только мама знала. Даже отцу не говорила и мне запретила. А вот мне имя сестры назвала, когда поняла, что умирает… Сказала, теперь только я смогу присмотреть за Аделин… Хорошо же я выполнила ее волю!
– Да кто ж знал, что дело так обернется, – пробормотал он. – А еще кто-нибудь? Ты и отцу не открылась?
– Нет. Я же обещала маме. Вот Саннежи знал… – Я посмотрела в сторону. – И я его имя знала. Но он умер.
– А имя сестры ты кому-нибудь называла?
– Конечно же нет. А вот она могла сказать мужу…
– Да, верно, сходится… – Рыжий помолчал, потом сказал: – Я тебе дурные вести принес, хозяйка. То есть привез. С припасами вместе.
