Вернувшись в пещеру, Тим взял астар, прикрепил к поясу. Виновато глянул на безмятежно спящего Святова и тихо вышел, почти не потревожив зеленые листья, скрывавшие вход в их дом. Внизу, у подножия, он помедлил, с сомнением оглянулся, но вид пещеры лишь придал ему смелости – не хотелось возвращаться в их сырое и темное жилище. Возможно, уже завтра он покинет эту удивительную долину, покинет в шаге от Астралиса. Нет, он никогда себе не простит, если не попытается попасть хотя бы в старый город!
И Тим направился по тропинке между камней к мысу, почти сразу перейдя на бег.
Ветер дул в лицо, приятно обвевая разгоряченную кожу; зубцы приближались с неумолимой скоростью. Тим бежал и бежал, все быстрее и быстрее, не сводя взгляда с величественной каменной короны, за которой скрывался не только город Фамагуста, но и, возможно, огромный неизвестный мир, полный удивительных чудес. Он чувствовал себя так, словно вот-вот должно было исполниться его самое заветное желание.
Чернота между башнями не пугала, а завораживала, манила, притягивая взгляд. Тим пристально всматривался во тьму, все больше пропадая в ее бездонной глубине.
Где-то в подсознании нарастало неодолимое желание во что бы то ни стало пройти за зубцы. Словно там, за этой беспросветной чернотой, находится его настоящий дом. Не такой, что остался на улице Солнечной, а другой. Абсолютно другой.
Тим прикинул расстояние до башен – не более двухсот метров. Он перешел на шаг, вынул астар – сверкнуло в ярком солнечном луче тонкое серебристое лезвие.
Осталось метров сто пятьдесят.
Сто…
Девяносто….
Восемьдесят.
По глазам резанула внезапная вспышка: Тим инстинктивно прикрыл лицо ладонью. Но правая рука крепко сжала меч. Пришло смутное, нереальное какое-то ощущение, что этот свет ему знаком.
Полузабытое воспоминание…
Тим сделал еще один шаг, но был вынужден остановиться. Из-под арки, между третьим и четвертым зубцом слева, вылетел… ослепительно-белый сфинкс. Был он огромный, гривастый, с толстыми звериными лапами и гигантскими кожистыми крыльями. Тим хорошо разбирался в сфинксах – египетских, индийских и греческих, не раз рисовал их. Но этот был особый – с телом льва и крыльями летучей мыши. А вместо лица у него был пустой, сияющий овал, похожий на раскаленное добела солнце.
Сфинкс покружил возле башен, словно приглядываясь к жертве, и опустился на землю.
Тим с тревогой наблюдал за ним. Сфинкс оказался молчаливым – не рычал, не говорил, не загадывал загадки. Он был похож на видение, призрак, странную голограмму.
Неожиданно сфинкс замер. Напрягся, совершенно беззвучно забил по земле львиным хвостом и вдруг помчался на парня длинными, гигантскими прыжками.
С Тима сошло оцепенение: он коротко взмахнул астаром и изо всех сил рубанул по ослепительному белому солнцу – резко, наотмашь, со свистом. И в ту же самую секунду весь его правый бок обожгло сильной болью – настолько сильной, что его подкосило мгновенно, – Тим потерял сознание и упал на мелкие острые камни.
Очнулся он от ледяной воды, льющейся ему на лицо. Попытался поднять руки, закрыться от этого адского водопада, но не смог и только застонал – тело едва слушалось, он словно превратился в котел раскаленной лавы.
– Вот дурак! Надо же быть таким идиотом, чтобы посреди дня отправиться к короне… Послали же звезды отчаянного и бестолкового! – честил его Святов, не скрывая злости и раздражения. – Ты хоть понимаешь, что чудом жив остался?!!
Тим понимал. Он из последних сил сдерживал жгучие слезы, проглатывая обиду – обиду на самого себя. Ну вот как так вышло, что он полез к этим зубцам? Тимур столько раз втолковывал ему, что там опасно, очень опасно. И они видели этих новых радужных «белых карликов». Почему же он решил, что днем зубцы не охраняются?
И вдруг из самого сердца пришло спокойствие. Чувство вины притупилось. Тим затих, удивленный и озадаченный. Казалось, будто кто-то большой и могущественный погладил его по голове, одобряя и утешая, словно знал истинную причину его поступка, о которой сам Тим и не догадывался.
Впрочем, Тимур уже не кричал. Приподняв голову больного, он осторожно поил его горьким травяным отваром. Тим увидел его сердитое лицо, но почему-то не испытал даже легких угрызений совести. Все, что ему было нужно в эту минуту – сон, глубокий сон.
К утру правая нога, рука и весь правый бок Тима как-то странно распухли, словно теперь он наполовину состоял из теннисных мячиков радужного цвета. Эти чудны́е, бугристые пятна на коже повергли парня в настоящий ужас. К тому же он чувствовал сильный жар – поднялась температура. В мозгу проплывали картины горячечного бреда: будто он идет по канату, а на его плечах огромный город…
Тимур Святов мрачнел все больше.
– Короче, выхода нет, – хмуро заявил он после внимательного осмотра Тима. – Придется срочно посылать тебя обратно – только Йозеф сможет помочь. В таких ранах я не силен. На тебя напало что-то необычное, не белый карлик, иначе ты умер бы на месте от сильнейшего ожога… Пока что я дал тебе отвар горицвета, чтобы жар снять. Но меня беспокоят эти странные волдыри. Я прямо сейчас попробую связаться с Йозефом по поводу Лисьей Норы. Только бы успели подготовить! Жди здесь… Хотя теперь ты вряд ли куда-то отлучишься без спросу. – Тимур сердито взглянул на Тима, но в его взгляде читалась неподдельная тревога.
Тим чувствовал себя отвратительно. Его вновь разрывало чувство вины. Как же глупо он поступил, подвел разведчика! Но Тим не мог произнести ни слова – правая часть лица не слушалась, и выходило только мычание. Он и сам не мог понять, что же его заставило пойти днем к зубцам. Вот просто тянуло что-то, и все. Наверное, то самое «дурацкое мальчишеское любопытство», про которое Тимур упомянул раз двадцать.
Видела бы его сейчас Селестина… От этой мысли снова заныло сердце. Наверное, испугалась бы… А вот Алекс точно хохотал бы, довольный. Тревожные мысли вновь разбередили рану – боль усилилась многократно, в мозгу словно поселилась бензопила – монотонная, жужжащая…
Но самое страшное – Тим чувствовал, что ему становится хуже. Весь его молодой организм сопротивлялся болезни, но все чаще появлялось ощущение, что он проигрывает битву. Снова и снова приходили мысли о друзьях, с которыми он больше никогда не пробежится по Квадрату, и о Селестине, которую он больше не увидит, не прикоснется к ней, не ощутит на себе взгляд ее серебристо-фиалковых глаз. Не узнает тайну своего рождения и что же на самом деле случилось с матерью… Не станет разведчиком, не познает двуликую мистику, не отомстит Алексу!
Не выдержав, он зарычал от обиды на самого же себя, на свой глупый поступок. Собрав все силы, попытался приподняться, и ему удалось, но через миг голова снова откинулась на туго скрученный спальник, служивший ему подушкой.
– Ну-ну, не геройствуй, – заметил его старания возвратившийся Тимур. – Нагеройствовался уже… Выпей пока это, поможет немного. – Он осторожно разжал его губы и влил какой-то горький до ужаса отвар – еще горче предыдущего.
