Вот это было фактом первостепенной важности, и его следовало обдумать на трезвую голову.
Они благополучно перекочевали в четвертый или, быть может, пятый ресторан, и Виктор твердо решил заказать что-нибудь мясное и обязательно жирное, когда сквозь алкогольный туман увидел возникших перед ним флотских десантников. Десантники были в штурмовой броне, а значит, находились при исполнении служебных обязанностей. Полковник лениво удивился тому, что у десантников флота могут случиться обязанности в столичном ресторане, но тут шагнувший к нему офицер вскинул руку со сжатым кулаком в официальном приветствии и тихо сказал полковнику Варабе:
– Полковник Вараба, вы арестованы. Сдайте оружие, если оно у вас есть, и следуйте за мной.
История пятая. Есть женщины…
Превращен внезапно в ягуара,
Я сгорал от бешеных желаний,
В сердце – пламя грозного пожара,
В мускулах – безумье содроганий.
Н. Гумилев. Ягуар
Глава 8. Зверинец
Идущих за ним он обнаружил как-то сразу, толчком. Выходило, что он пропустил начало, и это было плохо и странно. Обычно – он уже успел к этому привыкнуть – Меш чувствовал чужое внимание еще тогда, когда оно только зарождалось, как бы быстро это ни происходило. И глядящих в спину, как показал опыт трех прошедших дней, он тоже обнаруживал сразу. А вот тех, кто шел за ним сейчас, он ощутил только тогда, когда они приблизились на дистанцию в два прыжка.
Меш насторожился, но постарался сделать так, чтобы никто не смог этого увидеть или почувствовать. Он перешел улицу и направился к корчме, зазывавшей прохожих красноватым светом – признаком живого огня, – запахами печеного мяса и медленным томительным напевом вайярских пятиструнных скрипок. Корчма называлась «Хоть потоп» и по всем признакам была именно вайярской, а не какой-нибудь другой.
То, что Вайяр – это еще не вся Земля, стало для Меша открытием не менее значимым, чем полет к звездам. И ведь он знал, читал в книгах о других землях и иных странах, о людях, говорящих не на кавар вайра, а на множестве других языков, но книжное знание это одно, а жизненные реалии это другое. «Вдохнуть запах сырой земли», как назвал подобное кто-то из поэтов прошлого, оказалось странным, но интересным опытом. Меш мысленно усмехнулся и вошел в корчму. Входя, он успел краем глаза схватить отражение улицы в матовом стекле придверной вывески и, направляясь к одному из столов, стоящих в первом зале, уже знал, что идут за ним трое. Двоих – тех, что уже едва не дышали ему в поясницу – он увидел. Это были женщина и мужчина той’йтши, совершенно непохожие на тех людей, которых Меш видел в цитадели Сиршей. Третий в поле зрения не попал. Сейчас Меш чувствовал его пристальное внимание, но видеть пока не мог.
Сев за стол так, чтобы, по возможности, видеть весь зал и все три двери – входную и те, что вели во второй зал и кухню, – и прикрыв спину глухой стеной, Меш дождался, пока служанка поставит перед ним традиционный «первый голод» – деревянную тарелку с копченым мясом, подносик с лепешками и кружку с вином, – и заказал порцию печеного мяса, маринованные овощи и красное вино. Служанка улыбнулась и заверила его, что не пройдет и четверти часа, как мясо будет готово, а пока господин может съесть, если пожелает, тарелку горячего хаша
[89]. И Меш согласился на хаш, попросив принести и хлебного вина, без которого хаш не хаш. Девушка снова улыбнулась и убежала выполнять заказ, а идущие за ним в корчму так и не вошли.
В зале со сводчатым потолком и узкими окнами кроме Меша сидело еще несколько людей, причем не только той’йтши. Наступил вечер, и Зверинец, в котором в светлое время суток, как уже успел убедиться Меш, время тянулось медленно, как загустевшее масло вайярских солнечников, начал оживать. Официально этот большой район, лежащий на северо-западе Кой Сше и заселенный преимущественно выходцами с Той’йт, именовался Осенними Садами, но жители города – прежде всего, конечно, аханки, но и той’йтши тоже – называли его Зверинцем. Увы, но в какой-то степени это было правдой, и Меш был согласен с таким названием. Дело было даже не в том, что в глазах имперского обывателя все той’йтши были животными, а в том, что и сами той’йтши, кажется, приняли такую точку зрения на себя и были согласны носить ошейники.
Ошейник не мешал Мешу физически – он к нему быстро привык, – но сильно раздражал. Он понимал умом, что для принца Меша нет места в империи, где гражданами считаются только аханки, но смириться с притворством ему было тяжело. Прожив почти всю сознательную жизнь уродом и заплатив за право ходить без маски такую цену, о которой и думать было страшно, но которая сама напоминала о себе ночными кошмарами, он крайне болезненно переживал теперь этот вынужденный маскарад. Но притворство было необходимо и полезно, позволяя ему, Мешу, свободно перемещаться в границах империи, не вызывая ни интереса окружающих, кем бы они ни были, ни вопросов у властей. Как раб-вольноотпущенник, телохранитель сиятельной графини Ай Гель Нор, Меш мог делать все, что ему заблагорассудится, до тех пор, разумеется, пока его поступки не вступят в противоречие с законами империи. Но для этого он должен был носить ошейник, как носили его все той’йтши, которых, к удивлению Меша, оказалось в империи очень много.
Той’йтши служили телохранителями и слугами, среди них было немало отличных поваров и музыкантов, а строительные артели той’йтши славились своим умением работать с камнем и деревом, что очень высоко ценилось среди аханских дворян и просто богатых людей. Кроме того, до недавнего времени той’йтши составляли около трети солдат Легиона. И все эти люди женились, рожали детей, которые, в свою очередь, тоже женились, так что сейчас, по данным сетевого информатория, в границах империи жило более миллиарда той’йтши, большинство из которых не только никогда не были на Той’йт (все население которой вряд ли превышало восемьдесят миллионов), но и более того, имели по три – пять поколений предков, рожденных уже в империи.
Вернулась служанка, но ожидаемой тарелки с хашем в ее руках не оказалось, зато в глазах девушки стоял страх. Она буквально пахла страхом, а еще унижением и стыдом. Меш посмотрел за ее спину. Хозяин стоял у стойки и старательно смотрел в другую сторону.
– Говори, – сказал Меш.
– Прошу прощения, господин, но вы должны уйти, – прошептала девушка. Она была не способна совладать со своим голосом. – «Первый голод» за счет заведения. – Она опустила глаза, и по ее щекам побежали крупные слезы.
– Не страшно, – спокойно сказал Меш, отодвигая пустую кружку и вставая. – Я могу и заплатить.
Он достал из кармана осьмушку
[90] и бросил ее на стол. В душе Меша поднимался гнев, но «держать бурю», спасибо даме Йя, он уже научился. Из этого, впрочем, не следовало, что вопиющее нарушение вайярских обычаев могло остаться без последствий.
