– Ты что, охренела?!
Маша оказалась поразительно сильной… она попыталась резануть осколком и меня. Не получилось. Я вывернул ей руку, отвесил пару увесистых, от души оплеух, по полу подтащил к стенке. Там у меня аптечка, из нее я достал турникет нового образца, перехватил руку. Пальцы скользили… они были липкими от крови, но кровь удалось остановить. Разорвал упаковку ИПП, положил сверху раны, посмотрев, чтобы там не осталось осколков стекла. Подумал – только не хватало мне еще психички-суицидницы.
Посадил на стул, отвесил еще оплеуху:
– Ты охренела?! Спрашиваю, охренела?!
Молчание. И пустота в глазах. Я уже видел подобное у пацанов-срочников, освобожденных из духовского плена.
– Так… ясно все с тобой.
Батареи, к счастью, у меня хорошие, чугунные, старой модели. Достал наручники, пристегнул к батарее, убрал все стеклянное, до чего она может дотянуться. Разбираться мне с ней некогда… потом Янкель приедет – сдам ему с рук на руки, и пусть валит.
Лесом.
Б… сначала нападение. Потом еще и это.
Отгреб осколки, критически окинул взглядом комнату. Нет… не пойдет так. И успокаивающих у меня нет.
– Сиди тихо. Сейчас вернусь.
В аптеке на меня посмотрели косо, видимо, на одежде немного крови осталось, руки-то я замыл. Но то, что нужно, продали.
Б… курица тупая. Кончить себя из-за какой-то…
– Простите…
Я машинально сделал еще шаг, а рука уже пошла в сумку. Там оружие.
– Да?
– Не поможете?
Я улыбнулся чуть смущенно.
– Разумеется. Спрашивайте.
– Лекарство от желудочной боли…
Мозг мечется как пойманная в клетку крыса. Как эта Николь здесь оказалась? Она знает город? Да, первая аптека, старейшая в городе, и кстати – отсюда до гостиницы «Центральная» совсем недалеко. А я сюда поехал, чтобы по пути заехать в управление КГБ, потому что только там есть спецназ. Они не могли знать, что я загляну в аптеку! Вообще!
– Дайте «Но-шпу», – я положил на прилавок несколько железных рублей, машинально прокачивая ситуацию.
Одета неплохо. Не кричаще, скромно, голову покрыла платком, шикарным, кстати, не обычным иранским люрексом. И в целом виден класс. Скромный, но класс. Интересно, это она сознательно так вырядилась, чтобы отличаться от советской гражданки, или не понимает, в чем отличие?
– Принимайте по три раза в день, и все пройдет.
– Вы очень любезны. Сколько я вам должна?
– Это подарок…
– Но я не могу принимать подарки от незнакомцев.
– Давайте познакомимся. Александр.
– Николь.
– Теперь можете?
Она вдруг прыснула… совсем как девчонка.
– А вы… забавный. Рада познакомиться.
– Я тоже. Маленький совет…
…
– Вон там, ниже, выйдите на улицу и пройдите немного вправо. Увидите магазин ювелирный. Столовое серебро вы сможете купить примерно втрое дешевле, чем у вас.
– Что, так заметно?
Я пожал плечами:
– Увы, мадам. А теперь, извините, и позвольте откланяться. Дела…
– Александр…
Я повернулся. Она уже сняла очки и смотрела на меня какими-то необычными сине-зелеными глазами.
– Я тоже про вас кое-что знаю…
– И что же?
– Например, вашу кличку в Афганистане. Моджахеды вас называли «Джинн». Верно?
– Душманов, поправил я, джин – это напиток. Можжевеловая водка.
Она кивнула в сторону прокатного «Фиата» на противоположной стороне улицы.
– Поговорим?
«Фиат»…
Их поставляли в Афганистан… полноприводный вариант был легче «Нивы» и прыгал по горным тропам, как козлик. Помню, как мы вчетвером – четверо здоровых мужиков – резко сваливали на нем из Госхоза имени двадцатой годовщины Апрельской революции. Смех… сквозь слезы.
– Вам не тесно…
– Отчего же…
– С вашими ногами…
Она улыбнулась. В ней чувствовался класс.
– Завидую вашему самообладанию.
– А я – вашему. Вы ведь здесь одна.
Она кивнула.
– Начальство посчитало, что направить женщину будет уместнее.
– В смысле, морду не набью? – переспросил я. – Это да. А как насчет дипломатического скандала? Выдворения из страны в двадцать четыре часа и фотографии в газетах? То-то в Лэнгли обрадуются…
– Я нечасто бываю в Лэнгли.
– Ну, боюсь, придется чаще – каждый день. Работа в архиве с восьми и до пяти… или как там у вас принято работать.
– Перестаньте, Александр. У нас к вам есть предложение.
– Родину предать? – голосом волка из мультфильма «Ну, погоди!» осведомился я.
– Нет, поработать вместе. Для начала, послушайте вот это.
– Надеюсь, это не Кашпировский… – осведомился я, принимая наушники от мобилы, у меня от него уши вянут…
Обмен… разговор, блин, крыша едет после командировок, шел на урду. Это не пушту и не фарси, характерные для Афганистана, это язык Пакистана. На нем я волок с пято на десято, но общий смысл понял. Главное, я понял, кто был один из абонентов. Не раз и не два – нам его крутили в филиале «Экрана» на Джелалабадском аэродроме.
Абу Джихад. Отец джихада. Мы так и не смогли установить его личность. Абу Джихад было его прозвищем – отец джихада. Фотографий тоже не было, только голос из многочисленных проповедей. Эксперты установили, что голос принадлежит человеку
[42].
Второго собеседника я не знал. Но отметил, что я впервые слышу Абу Джихада на урду – до этого он все проповеди записывал на дари. Мы предполагали, что он учился в Кабульском университете как Хекматьяр.
Промелькнувшее «Ижевск» заставило меня выпучить глаза от изумления.
– Они говорят, что некая важная для них вещь находится в руках неверного. А сам неверный находится в Ижевске.
– Этого быть не может. Они меня не могли найти.
– Я же нашла? – пожала плечами Николь.
И бандиты какие-то тоже.
– Не может быть, – упрямо сказал я, – в Афганистане никто не знает моего родного города.
– Не знает?
– Не знает. Письма идут на специальный почтовый ящик в воинскую часть. Наши личные дела запрещено вывозить из Москвы.
– И тем не менее они вас нашли.
