– Горенко, что ли? Давайте сначала выпьем, а потом я объясню, зачем она учила женщин говорить.
Последняя рюмка была совсем лишней, впрочем, и предпоследняя – тоже. Язык его почти не слушался. Об Ахматовой он успел забыть.
– Баба пополняет интеллект через письку. Этим же некрасивым местом она добывает входной билет в литературу. А дальше что? Дальше…
Костя поднялся с табуретки и пошел на него.
– Я тебя предупреждал.
– А кто ты такой, чтобы меня предупреждать?
Вскочила испуганная Светка.
– Костя, ты что! Он же пьяный, ничего не соображает. Сядь, я тебе сказала. Костя!
Но геолог был уже рядом. Она понимала, на чью защиту он поднялся, и знала, что останавливать его должна она, а не Светка, однако молчала и ждала. Но бить пьяного Костя не стал, просто выдернул его из-за стола и утащил в другую комнату. Валерка подхватился следом. Он и остался с Поэтом, а Костя сразу же вернулся и налил себе полный стакан.
– Ты бы смог его ударить? – спросила она, приподнимая свою рюмку.
– Не знаю, при возможности я стараюсь первым не начинать.
Светка, все еще не отошедшая от испуга, не знала, куда себя деть, и бормотала, ни к кому не обращаясь:
– Я тоже устала от него за эти дни, но он же гость, и, главное, я на конкретном примере поняла, что настоящий поэт, как ребенок, такой же капризный и эгоистичный такой же. Дети ведь далеко не ангелы, иногда они очень жестокие, по своему знаю. Терплю, прощаю, а куда от этого денешься? Я благодарна ему уже за то, что он есть.
– Поэт он действительно настоящий, – как бы оправдываясь, согласился Костя.
Но Светке этого не хватило.
– Вот как ты думаешь, Мартынов имел право на дуэль с Лермонтовым? Согласна, что Михаил Юрьевич был желчен, высокомерен, постоянно издевался над беднягой. Согласна, что он был не прав, и все же, все же, все же…
– Я как-то не думал об этом.
– А ты подумай.
Подруга терзала смущенного Костю, но смотрела на нее, явно приглашала поддержать.
– Ну что ты привязалась к парню. Он встал на твою защиту, заткнул хаму рот, а ты шпыняешь его за это. И, кстати, о Лермонтове, не укладывается он в твою схему.
– Почему?
– Ты уверена, что настоящий поэт всегда ребенок, а Лермонтов, мне кажется, родился стариком.
– Оригинальничаешь, подруга, для старика он слишком любвеобилен.
– Иные старики любвеобильнее молодых, в этом я успела убедиться.
– Да, помню, ты рассказывала, – кивнула Светка и замолчала.
Разговор зашел в тупик, выруливать из которого желающих не находилось. Придавленный чувством вины, геолог украдкой посматривал на бутылку, но пригласить не решался. Наконец-то вернулся Валерка, прикрыл за собой дверь спальни и доложил:
– Виновник торжества почивает.
– Воистину виновник, – усмехнулась она.
Светка ничего не сказала, только поморщилась, умоляя глазами не заводиться, не давить на больную мозоль. Но не сидеть же пришибленно, как на поминках, боясь вздохнуть или сказать лишнее слово. С какой стати? Не умела она так. Не привыкла отсиживаться, выжидая, что кто-то возьмет на себя смелость нарушить никому не нужную тишину.
– А не выйти ли нам на свежий воздух? По парку прогуляемся, озоном подышим.
– Молодец, подруга, – обрадовалась Светка. – Ты всегда умела найти выход. Валера гитару возьмет, песни попоем.
Парком у них назывался лес, но довольно-таки обжитый, с натоптанными дорожками. Даже лавочки кое-где встречались. У Валерки была своя, заветная. И она оказалась незанятой. Тут же выяснилось, что, кроме разрешенной гитары, мужики прихватили пару бутылок. Светка для порядка начала возмущаться, но не присутствием вина, а отсутствием закуски. И тут уже Костя, удивляя дам галантностью, извлек из кармана пиджака плитку шоколада. А дежурный стаканчик был припрятан под кустом с прошлого или позапрошлого раза.
Когда Валерка взялся за гитару, она не сомневалась, что песен на стихи Поэта уже не будет. Он пел для Кости, который был ему намного ближе, показывая песнями, что он на его стороне. Пел про речные шиверы, про консервы «завтрак туриста», про медведя, страдающего медвежьей болезнью. Все это она слышала много раз и радостно подпевала. Но дошла очередь и до новинки. И в привычный, пусть и не изысканный, но очень милый ряд грубо вторглись корявые и пафосные слова. Хотела уже попенять Валерке, что ему стал изменять вкус. Но не успела. Певец торжественно объявил, что песню сделал на слова Кости. Смущенный автор стоял, опустив голову и, разумеется, ждал отзыва. От нее, от кого же еще, Валерка со Светкой наверняка уже высказали свое мнение. Пришлось подыскивать какие-то добрые слова. Костя еще сильнее засмущался. Но добрый и надежный друг Валерка вовремя вспомнил, что надо выпить.
– А теперь давайте хором, – сказал Валерка и начал торжественным голосом: – Наверх вы, товарищи, все по местам.
– Последний парад наступает… – подхватила Светка, встав рядом с мужем.
И до того слаженно и красиво у них получалось, что портить песню лишней помощью ни она, ни Костя не решились. Никакого хора. Только дуэт. Одухотворенный семейный дуэт. Оставалось только слушать и любоваться.
Она не могла припомнить другого случая, чтобы пафос не резал слуха, не провоцировал ерничанья. Истинность и высота подвига не позволяли сомневаться в искренности слов. Но только ли? Сколько не менее высоких подвигов густо обросло трескучими словесами. А здесь совпало. Или это Светка с Валеркой сумели преподать урок. Слушала их, любовалась ими, верила, что и они, «не дрогнув, умрут под волнами», но при условии – если обнявшись. Но себя на их месте не видела.
Возвращались уже в темноте. Непроизвольно разбились на пары. Как-то само собой получилось, что они с Костей приотстали. Такое случается, особенно если возникает интерес, когда появляется мужчина, который не просто симпатичен, но желанен. И ситуация вроде подталкивала. Но не располагала. Казалось, шепни он, что присмотрел поблизости уютный сеновал или хотя бы шалаш, пошла бы за ним, не задумываясь. Она даже представила, что лежит рядом и гладит его сильное тренированное тело и ей нравится гладить его, особенно плечи. Но их ждал ночлег в переполненной квартире. А вот останется ли смутное желание до следующего дня, она не знала.
Не осталось.
Он спросил:
– Тебе действительно понравилась моя песня?
– Да, – хотела сделать некоторые оговорки, но поленилась.
– А можно я еще стих прочитаю?
– Не стих, а стихотворение, стихом называется одна строка.
– Нет, я целиком хотел.
И стал читать. Зачем? Настоящий мужик. Красивый и неглупый наверняка. Знает толк в своей геологии: в рудах, породах, шурфах или что там у них еще… И эти убогие стишки. Зачем?
