Мы с Есениным о новых порядках узнали уже здесь, в больнице. И он придумал подходящие к ситуации правила для вступающих в Союз писателей. Поскольку изданная книга говорит только о способностях автора добывать деньги, предъявлять ее в приемную комиссию нет смысла. Основным критерием приема разумнее считать поведение автора. Например, омский поэт Аркадий Кутилов вышел на площадь с портретом Брежнева на груди, вставленным в сиденье от унитаза. Сразу видно, что это настоящий поэт. Его не только в Союз принимать, но сразу же и звание народного поэта России присваивать надо. Для тех, у кого талант поскромнее, можно взять за основу попадание в вытрезвитель. Десяти посещений вполне достаточно. Непьющим поэтам, бывают, наверно, и такие, вытрезвители можно заменить на две гонореи или один сифилис. А если он непьющий импотент, тогда пусть не обижается, а подает заявление в секцию поэтов-переводчиков или литературоведов, туда можно принимать и по количеству печатных знаков.
Есенин отослал эти соображения в секретариат. Ответа пока еще не получил.
Но это я вперед забежала, чтобы отвлечься от тех беспросветных дней, когда великий поэт не мог напечатать ни строчки.
Мне передавали, что Катаев где-то рассказывал, как Багрицкий предложил Есенину пари – кто быстрее напишет сонет на заданную тему. Мой был пьяненький, иначе бы не ввязался в дурацкий спор. Согласился и проиграл. Катаев земляк Багрицкого, он и рассказывал, чтобы показать, какие одесситы гениальные. Неглупый вроде человек Катаев, а главного не понимает: талантливый стихотворец сумеет написать заказной сонет за десять минут, но рукой великого поэта водит не господин, а Господь.
Не может Есенин писать ни о Фиделе, ни о Патрисе Лумумбе, ни о Джавахарлале Неру.
Он даже статью набросал, но так и оставил в черновике, какой смысл перебеливать, если ни одна редакция не примет.
Кстати, санитар, ты знаешь, кто изобрел радио? Итальянец Маркони или русский Попов?
Не знаешь.
И я не знаю. Ладно, пусть будет итальянец, от нас не убудет. Но паровоз – это наше, российское. Даже если вся просвещенная Европа начнет возражать – все равно первенство не отдадим. Мы его аж два раза изобрели. Сначала отец и сын Черепановы соорудили громадную железную махину. Потом советские писатели, в некотором смысле тоже крепостные, как и Черепановы, придумали свой литературный локомотив. «Паровозом» в графоманских кругах называлось творение, перед которым открывался издательский шлагбаум. Писались они и стихами, и прозой в деревнях и в столицах. В неразвращенной и наивной глубинке подобного добра штамповалось даже больше, чем в ловком и блудливом центре. Но не будем глумиться над паровозиками, пыхтящими по игрушечным рельсам детской железной дороги, проложенной в городском саду какого-нибудь Новостаробакланска, и над «паровозишками», снующими по узкоколейкам местного значения – какой с бедолаг спрос. Давай лучше пройдемся вдоль главной магистрали и заглянем в депо.
Под насыпью, во рву некошеном,
Лежит и смотрит, как живая…
Сколько времени лежит? И не станет смердеть! Потому что – Блок! И ничего зазорного, что на обочине.
А по рельсам – на призывный зеленый свет:
Наш паровоз, вперед лети —
В коммуне остановка,
Другого нет у нас пути,
В руках у нас винтовка…
У возницы руки заняты вожжами, у шофера в руках руль, у машиниста «паровоза» выбора нет, его дорога определена рельсами, ему и за винтовку можно схватиться. Только не вперед он летит, а в тупик. Заблудился. И народ, глядя на эту гонку, запел: «Поезд едет, рельсы гнутся, под мостом попы смеются…»
Железные паровозы стали литературными. Но буквальное совпадение вовсе не обязательно. Для создания «паровоза» предпочтительнее другие материалы. Не будем лишний раз тревожить прах вождей. Набило оскомину. Сотни витий громоздили из их биографий и библиографий свои шедевры. Но «паровозы» с вождями на тендере самые примитивные, такие сочинялись, когда автору очень хотелось опубликоваться или требовалось срочно замолить бытовые грешки.
Похожего класса и проходимости сооружались «паровозы» о партии с комсомолом. Особо циничные сочиняли:
Единственный друг – дорогой комсомол,
Ты можешь на нас положиться
[1].
Кто-то ложился под комсомол, а кто-то и клал на него. Но не письменно. У Войновича, например, комсомол – не единственный друг, водились кореша и противоположной ориентации, которые в трудное время помогли «слинять за бугор», Однако и он на всякий случай напевал:
Но, как прежде, в строю Комсомольцы двадцатого года
[2].
Мастеровые у нас изобретательные. Всем известно, как русский Левша английскую блоху подковал. А писатели – чем хуже? Они что, на другой земле росли? Литературные паровозы тоже постоянно модернизировались. Существовал период, когда самыми проходимыми были опусы о новостройках – Магнитка, ДнепроГЭС, Братская ГЭС, БАМ…
И вот в реке поставлена
Железная стена.
И вот реке объявлена
Война,
Война,
Война!..
Идет бурильщик,
Точно слон.
От ярости
Трясется он,
Железным хоботом звенит
И бьет без промаха
В гранит…
Где вчера плескались рыбы, —
Динамит взрывает глыбы…
[3]Так ее матушку-природу, круши болезную, нечего с ней церемониться. И рыбинспекция за динамит не оштрафует, потому как в школьном учебнике напечатано, узаконено, можно сказать. Речке – слезки, поэту – денежки. И немалые – чуть ли не каждое слово с новой строчки. Торговать так торговать.
Знаменитый поэт Маршак тиснул стишок в широкую печать, незнаменитый поэт Лысцов прочитал. Тоже захотелось в учебник попасть. Поэт небольшой, и речка у него маленькая, но мечтать о доблести, о подвигах, о славе никому не запретишь:
Конечно, это так отрадно
Белье хозяйкам полоскать,
Детей, пришедших поотрядно,
С разбега брызгами обдать.
Но ей так хочется иного —
Войти царевной в темный лес,
Качать плоты кряжей сосновых,
Вращать турбины мощных ГЭС.
Вроде как деревенский человек пишет, патриот якобы, но надо же до такого додуматься, пожелать родной речке качать плоты и вращать турбины – это все равно что родную дочь в бордель отправить. На все готовы ради славы.
Целина, космос, защита негров – с какими только призывами не разъезжали эти «паровозы».
