В коридоре меня нагнали двое из новеньких сотрудников,
Чернов и Уваров, я слышал топот, но оборачиваться не стал, а Чернов забежал
вперед и сказал просяще:
— Евгений Валентинович, нам спущен план снизить
напряженность среди молодежных групп Москвы на три процента, а мы набрали
только два с половиной!
— И что? — огрызнулся я, еще чувствуя унижение от
разговора с более продвинутыми, чем я, товарищами по организации.
Уваров молчал и смотрел на меня с надеждой, а Чернов сказал
заискивающе:
— Говорят, вы просто гений по молниеносному
придумыванию вариантов!
— Ну да, — сказал я саркастически, — только
эти варианты чаще бьют меня по морде…
— Ну, а сейчас ударят нас, — сказал он с
готовностью.
Я пожал плечами.
— Ладно, попробуйте пропихнуть законопроект насчет
снижения возрастного ценза для голосования.
Чернов удивился:
— Куда уж снижать, если сейчас шестнадцатилетние
сопляки уже решают, кому быть президентом?
— А что шестнадцатилетние? Сейчас и двадцатилетние
такие же… ну, пусть не круглые идиоты, но пока еще у них нет мудрости и опыта,
чтобы понимать, что для страны лучше, а что хуже.
— Так зачем же?
— Тинейджеры полагают, — объяснил я, — что
все уже знают и что судить могут обо всем. Мол, ума и мудрости уже хватает. Не
будем спорить, подтвердим! Зато у них накал политических страстей снизится…
дай-ка подсчитаю… ага, на целых два с половиной процента!
Чернов спросил с недоверием и надеждой:
— Так много?
— Проверь, — предложил я.
Он покачал головой.
— Нет-нет, верю. Говорят, ваша интуиция точнее любых
расчетов. Что ж, иногда и полпроцента спасают от социального взрыва, а два с
половиной… гм…
А Уваров сказал осторожно:
— Возрастной ценз и так весьма низок, вы абсолютно
правы. Не вызовет ли это негативную реакцию в обществе? Будет похоже на
карикатуру, если на избирательные участки придут четырнадцатилетние молокососы.
Они смотрели все-таки с надеждой, как на спасителя.
— Во-первых, — объяснил я, — как я уже
сказал, сами молокососы уверены, что могут даже править страной, а не только
правильно выбирать президента. Во-вторых, я заготовил доводы о все более раннем
созревании европейцев. Даже в школу идут не с семи-восьми лет, как раньше, а
уже с пяти. Трахаться начинают тоже не с восемнадцати, а уже в средних классах
школы, а самое главное… это в-третьих, что всем такие вопросы по фигу, мир
сейчас сходит с ума: до чемпионата мира по футболу всего-навсего полтора
месяца! Все страсти кипят только из-за футбола. Сейчас можно в любой стране
провести любой закон. Вообще приходи и бери всех голыми руками…
Чернов задумался, а Уваров заговорил торопливо:
— Евгений Валентинович, вы абсолютно правы.
Законопроект сработает, если его пропихнуть. Большое… нет, просто огромнейшее
спасибо! Вы просто спасли наши шкуры.
— Спасибо, — сказал и Чернов.
Из офиса я вышел на этот раз с чувством, как говорят,
глубокого удовлетворения. Во всяком случае, настроение улучшилось весьма и
весьма. Правда, когда пересекал тротуар от подъезда к моему припаркованному
авто, ощутил, что насчет удовлетворения еще в одной области я весьма отстал,
задолжал своему холимому ныне организму.
Жара, мясной обед со специями, снова в эту жару — так
вот-вот взорвусь от переполнения гормонами, если не испытаю это самое чувство
глубокого удовлетворения.
Из норы метро с потоком прибывших пассажиров вынырнула и
хорошенькая девушка с чистым одухотворенным лицом, почти без косметики, с
крохотной красной сумочкой через плечо.
На ходу взглянула на часики, а я и так знаю, что без десяти
минут восемь, в это время обычно назначают свидание у памятника Пушкину, а она
не рассчитала и прибыла чуть раньше, такое бывает, если, кроме метро,
добираешься еще и на автобусе или троллейбусе,
Она замедляла шаг, уже осматриваясь в поисках свободной
лавочки, где будет терпеливо ждать, наши пути пересекаются под углом в
девяносто градусов, даже не взглянула на меня, лишь остановилась, давая пройти,
чересчур выгляжу напористым, а я улыбнулся и сказал ей почти шепотом:
— Сто долларов за минет вон в том авто, хорошо?
Она в негодовании посмотрела мне в глаза, затем бросила
взгляд на машину.
— Это вон та, с темными стеклами?
— Да, — сказал я.
— У меня не больше десяти минут, — предупредила
она все еще с холодком.
— Пяти хватит, — заверил я.
К машине она прошла, настороженно оглядываясь и делая вид,
что идет мимо. Я открыл левую дверцу, девушка скользнула на сиденье, я обошел
машину и сел за руль.
Сказать, что уложился в пять минут, — признать, что не
так уж и приспичило. Уложился в минуту, а пока она вытирала рот и подкрашивала
губы, я вытащил две сотенные.
— Держи. Здесь и бонус. Ты мне здорово помогла.
Она взяла деньги, улыбнулась.
— Спасибо, ты очень щедрый.
Но, прежде чем выйти, она быстро стрельнула глазами на людей
вокруг памятника, на выходящих из метро, лишь потом выскользнула из машины.
Поток по Тверской плотнее плотного, я подавал машину назад
по миллиметру, всякий раз ожидая, что вот-вот заденут, и, когда наконец получил
пространство для выезда, успел увидеть, как из метро вышел парень с букетом
цветов, а девушка с красной сумочкой ликующе бросилась ему на шею.
Я вклинился в поток, мозг в самом деле чист и ясен,
освободившись от волн бьющих в него сексуальных требований, снова готов
работать, работать, работать с удвоенной энергией. Девчонка тоже счастлива,
получив двести долларов за минуту помощи незнакомому мужчине, в то время как
эта услуга стоит от силы двадцать долларов, и вообще хороший мир создаем, с
хорошими правилами и человечным отношением друг к другу!
Глава 12
Сегодня мне в очередной раз положили распечатки с графиками
и показателями, которых мир достигнет к 2050 году. Их много, по разным отраслям
экономики, по биржевым показателям и пр., пр., пр. Эти данные регулярно
публикуют в солидных изданиях, откуда они перекочевывают в газеты и на
телевидение, их помещают в инете, обсуждают видные экономисты.
Когда раньше попадались на глаза, я смутно чувствовал некую
неправильность, но работы всегда выше головы, да и мое дело задавать вектор
развития, а подсчитывание, когда и сколько будет произведено, добыто или
потрачено, — занятие для математиков. Вот только хоть и не математик, но
чувствую некую и очень большую неправду.
