— Вы тоже сторонитесь?
Я ощутил ловушку, ответил осторожно:
— Нет, просто работаю. Мне моя работа нравится. А что
меня не увенчивают дипломами… ну и ладно. Мне и без них хорошо. Работе это не
помогает и не мешает.
Серые глаза всматривались в меня с интенсивностью даже не
рентгеновского аппарата, а чего-то помощнее, вроде гамма-излучателя.
— Мы хотим вам предложить работу, — проговорил он
наконец. — К стыду своему, должен сообщить, что вас заметили не здесь, под
боком, а ребята из Гарвардского университета. Хотя они тоже наши… Сообщили,
порекомендовали. Правда, мы тоже кое-что замечаем у них под носом, чего они не
видят.
Глава 3
От его слов повеяло большими деньгами, сердце забилось чаще.
Кончики пальцев возбужденно зачесались, словно уже пересчитывают крупные
купюры.
— У вас, — сказал я осторожненько, — большая
фирма… наверное.
Он чуть раздвинул в улыбке губы.
— Давайте сперва о том, что мы можем вам предложить.
Первое: зарплата у вас будет… сколько получаете сейчас?
— Триста долларов в месяц, — ответил я, умолчав,
что уже не получаю.
Он кивнул, лицо не изменилось, когда проговорил:
— Ну, мы можем предложить вам в десять раз больше.
Например, три тысячи устроит? Хотя что мелочиться?.. Пять тысяч долларов.
Плюс — любая машина, квартира в престижном доме… сами подберете варианты,
платиновая карточка, авиабилеты на все рейсы в любые точки мира… и прочая
ерунда, отсутствие которой не должно беспокоить творческого человека. У него
просто все должно быть, чтобы не обращал на быт внимание, а занимался делом. Не
так ли?
Я, потрясенный, словно на полном ходу ударился на мотоцикле
о стену, пробормотал:
— Это теория… На самом деле даже творческие люди,
заполучив большие деньги, либо спиваются, либо бросают работу.
— Рад, что вы это учитываете, — сказал он.
— Да что учитывать… Насмотрелся.
— Понимаю вас, — сказал он сочувствующе. — Но
ваш психологический портрет говорит, что вы весьма устойчивы к таким соблазнам.
Я осмелился чуть-чуть пожать плечами.
— Вряд ли это устойчивость. Я не такого высокого мнения
о своей железной выдержке. Просто я люблю свою работу, а это перевешивает
другие соблазны.
Он коротко взглянул на экран компьютера, снова кивнул.
— Да. Совпадает.
Он чуть улыбнулся, и я осмелился поинтересоваться:
— Неужели там моя медицинская карточка?
Он кивнул.
— Здесь больше, чем карточка. У вас прекрасный
показатель искренности. Практически вы ни в одном слове не соврали, не
преувеличили, не преуменьшили! А вы же знаете, что никогда человек не бывает
так близок к идеалу, как при заполнении анкеты для приема на работу.
— И все равно, — сказал я, — что-то слишком
высокая у вас зарплата для человека моего уровня. И все эти бонусы, словно я
управляющий банком. Такое ощущение, что вы меня с кем-то спутали.
Он покачал головой.
— Нет-нет, с финансами все верно. Но я благоразумно не
упомянул о том, с чем это связано. Сперва, так сказать, сладкую и очень крупную
морковку, а потом — хомут на шею. Дело в том, что будете допущены к очень
большим тайнам.
Я вздрогнул.
— Тайные службы? Нет-нет, никакого ФСБ, КГБ, ГРУ, ЦРУ
или Штази!.. Я всего этого боюсь и не хочу!
— Штази уже давно нет, — ответил он со
вздохом. — Как и ГРУ фактически уже не разведка, а черт-те что. Правда, у
нас с ними абсолютно ничего общего. Но вы знаете, что даже парфюмерные или
автомобильные фирмы, неважно, охраняют свои коммерческие тайны с большим
тщаньем, чем государственные? Государственные — это государственные, их не
жалко, а свои — это о-го-го! Если вовремя подсмотреть дизайн нового авто у
конкурента, ему можно нанести ущерб в десятки миллиардов долларов!
Я перевел дыхание.
— Так, значит, вы…
Он вскинул руку.
— Не скажу ни слова, прежде чем вы не подпишете договор
о неразглашении.
Меня внезапно обдало холодом.
— А жить где должен?
Он улыбнулся.
— Подумали про Лос-Аламос и прочие закрытые города?
Успокойтесь, будете жить здесь, в Москве. А если хотите, в Нью-Йорке, Париже,
Лондоне, Мадриде… да в любой точке земного шара. Сейчас, как знаете, очень
модно продавать однокомнатную в Бутове и покупать на вырученные деньги большой
дом в Арабских Эмиратах. А вам и продавать не надо: мы подберем квартиру в
любом месте, чтобы вам самому не возиться. Разумеется, все за счет фирмы.
Я пробормотал:
— Все страшнее и страшнее…Что я должен делать?
— В основном то же, чем и занимались. Ну разве что в
срочном порядке проводить какие-то исследования по вашей же специальности. И,
конечно, выдавать рекомендации.
Я прошептал:
— Боюсь и представить, что это за работа.
— Вы ею уже занимаетесь, — сказал он
покровительственно. — Так что подумайте. И еще один момент, очень
неприятный, если вы общечеловек или «зеленый». Ввиду риска потери важных данных
вы будете постоянно… под наблюдением. Нет, за вами не будет ходить угрюмый тип
в длинном пальто с поднятым воротником. Его прекрасно заменили высокие
технологии. Я имею в виду, что в вашу одежду будут вмонтированы микрофоны и
даже видеокамеры. Сейчас они достигли размеров макового зерна, так что заметить
просто нереально.
Он молчал, всматривался в меня уже не так интенсивно, но
изучающе, а я старался держать лицо неподвижным, чтобы он не понял, что думаю
на самом деле.
— Согласен, — сказал я наконец.
Он помолчал, спросил с некоторым недоверием:
— Уверены? Вопросов больше нет?
— Пока нет, — ответил я честно. — Потом
будут, это естественно.
— Естественно, — согласился он. — Что ж, наши
аналитики не ошиблись в вашей реакции насчет прослушивания. Кого-то бы она
удивила. Хотя вообще-то ваш ответ очень уж… нестандартен. Большинство начинают
гневно говорить о неприкосновенности частной жизни…
Он замолчал, глядя вопросительно. Я ответил, не раздумывая:
— Я прекрасно понимаю, что подобная
неприкосновенность — пережиток прошлого. Мы не в лесу живем! С каждым
годом и даже месяцем будем жить все больше на виду. Уже сейчас из-за
мобильников со связью третьего поколения муж может контролировать жену, а она в
состоянии в любой момент проверить, на службе он или развлекается с девочками в
сауне.
Он усмехнулся.
