Так что мое удивление насчет огромного жалованья хоть и
понятно, но беспочвенно. Все-таки мы занимаемся хоть и благородным делом, но
малоэффективным. Правда, в моем случае лечим не сами симптомы, а именно
болезнь, так что лично мне такой высокий оклад назначили как бы не совсем зря.
Вся эта психотерапия прокручивалась у меня в мозгу, когда
утром брился, чистил зубы, наспех завтракал и перед зеркалом повязывал галстук.
Машина пока на стоянке, у меня нет пары лишних дней на
регистрацию, получение номеров, техосмотр и прочие заморочки. Так что на
автобусе и метро с пересадками я добрался за четверть часа до начала работы.
Охранник кивнул, Валькирия из «Нибелунгов» по имени Тина уже
за своим столом подправляет макияж, мне кивнула, как старому знакомому. Эммы
еще нет, я чуть ли не на цыпочках прошел к своему кабинету, робко открыл дверь,
будто опасаясь, что там кто-то уже сидит.
Экран засветился от прикосновения к сенсорной пластинке,
никто, кроме меня, его не запустит, класс. Та-а-ак, скорость скачивания… ни
фига себе, что у них тут за мощности?
Через четверть часа, окончательно ошалев, я кликнул на
иконку с лицом Глеба Модестовича. Она расширилась на экран, Глеб Модестович
пересматривал бумаги, на вызов вскинул голову.
— А, Евгений Валентинович… Вопросы?
— Вопросы, — подтвердил я виновато.
— Не стесняйтесь, — ответил он. — У всех
много вопросов. А у нас есть ответы!
— Но у меня дурацкие, — предупредил я.
— У всех поначалу дурацкие, — успокоил он. —
Слушайте, мой кабинет в конце коридора. Вы его увидите сразу.
— Удобно ли? — усомнился я.
— Удобно, удобно, — заверил он.
— Тогда приду прямо сейчас? — спросил я. —
Или когда вам лучше?
Он вздохнул.
— Лучше сейчас. Быстрее войдете в курс дела. Давайте,
топайте.
Я заискивающе улыбнулся, все-таки у него своих дел полно, с
другой стороны — каждый за себя, один бог за всех, так что я должен в
первую очередь лоббировать интересы самого ценного человека на свете. Понятно,
кто этот человек.
Глеб Модестович поднял голову от бумаг, суетливо указал мне
на кресло по эту сторону стола. Дисплей, судя по всему, включен, потому что он
отвел от него взгляд с явной неохотой, словно в Red Light Center кого-то
подтащил к постели.
— Садитесь, садитесь… Кофе хотите? Или чаю?
— Не отказался бы, — промямлил я осторожно.
— Да не волнуйтесь, — заверил он, — я не сам
делаю. Хотя скажу не без хвастовства, уж что-что, а кофе делать я умею. Но,
увы, самому не положено. По рангу.
— Да я ничего…
Он тронул клавишу и сказал негромко:
— Люся, две чашки кофе… Евгений Валентинович,
предпочитаете слабый или крепкий?
— Лучше крепкий, если можно.
— У нас все можно, — ответил он и, улыбнувшись,
добавил: — Кроме того, что нельзя… Люся, две крепкого.
Я сразу за ухватился за последние слова:
— А многое нельзя?
— Многое, — ответил он. — Но если человек
нормален, он ограничений почти не заметит. Все-таки мы многое не делаем вовсе
не потому, что кого-то страшимся?
— Резонно, — согласился я.
Открылась дверь, вошла с подносом в руках незнакомая
девушка, такая же хорошенькая, как и Эмма, только полнее. Мягко улыбнувшись,
переставила на стол чашки с дымящимся кофе, вазочку с печеньем и кусочками
сахара, оставила ложечки и молочник, так же молча ушла, провоцирующе двигая
ягодицами.
Глеб Модестович проследил за моим взглядом.
— Из отдела снабжения, — сказал он. — Не
дело, если высоколобые занимаются, скажем, чисткой обуви. Так какие проблемы?
Я опустил в темную жидкость два кусочка сахара, в голове
сотни вопросов, медленно размешивал серебряной ложечкой. Кабинет постепенно
заполнялся густым ароматным запахом.
— Глеб Модестович… если честно, то когда мне сказали,
какую зарплату буду получать, я согласился так поспешно, что едва из штанов не
выпрыгнул. Сейчас же хочу понять… в пределах допустимого, конечно, чем
занимается фирма, чтобы быть максимально полезным. У меня никогда не было
идеалом «получаю столько-то рэ и ничего не делаю». Я люблю работать, хотя с
таким заявлением даже в рыночное время выгляжу полным идиотом.
Он смотрел на меня без насмешки, лицо оставалось серьезным.
Сахар размешивал так же машинально, как и я.
— Не вы один, — заметил он устало. — Не вы
один. Могу сказать, что здесь вы среди… подобных экземпляров. Я, кстати, тоже
больше люблю работать, чем развлекаться.
Я подумал невольно, что в его возрасте уже ничего больше и
не остается, как работать, а он, словно прочитав мои мысли, добавил:
— И всегда любил. Даже во времена, когда был моложе
вас, Евгений Валентинович.
— Да я ничего такого…
Он прервал:
— Насчет нашей работы, Евгений Валентинович. Наша цель,
вы будете смеяться — сейчас принято смеяться над всем, особенно над
святыми целями, — наша цель — самая благая на свете. Выше ее, как
говорится, нет вообще. Итак, чем занимается фирма? Скажу честно: работаем на
благо всех людей. Не какой-то группы, нации или религии, а именно всего
человечества.
Я спросил осторожно:
— Благотворительная организация?
Он кивнул:
— Именно!
— То есть, — уточнил я, — принимаете
пожертвования, покупаете на них зерно и отправляете в Африку?
— И это тоже.
Он наконец положил ложечку на блюдце и осторожно прихлебывал
кофе, удерживая чашку двумя руками. Я тоже так люблю смаковать, но, чтобы он не
подумал, что передразниваю, взял одной рукой, продев палец в ушко ручки.
Мне показалось, что он заметил искусственность моего
движения, по губам скользнула легкая улыбка.
Я пробормотал ошарашенно:
— Простите… Вот уж не ожидал увидеть под такой солидной
крышей таких… таких идеалистов!
Он ответил мягко:
— Евгений Валентинович, разве вы забыли свои работы?
Такой идеализм экономически выгоден. Общество без войн быстрее развивается,
богатеет, люди начинают заботиться о своем здоровье, а не только о том, как бы
уцелеть, выжить… Общество без конфликтов охотнее развивает науку, культуру,
искусство. Общество с высоким уровнем образованности скорее создает
научно-технические ценности.
Я пробормотал снова:
— Да, но… все, когда произносят слово «общество»,
подразумевают общество своей страны!
— Согласен, — ответил он мягко. — Что ж,
мы — первые, кто заботится обо всем человечестве. Для нас нет разницы не
только между населением европейских стран, но даже мусульмане, которые сейчас с
Западом в жесткой конфронтации, а кое-где даже идут бои, — для нас такие
же люди, как и жители Берлина, Парижа, Москвы или Лондона. И мы помогаем им в
меру своих сил поддерживать мир, гасим конфликты…
