Прошло уже много лет с тех пор, как Скрид обосновался в Топях, но он так и не привык к пище, которую могло предложить болото. Время от времени он, конечно, пользовался провиантом, который приносили с собой несчастные гоблины, тролли и все остальные, кого он проводил тропой смерти. Но черствый хлеб и вяленое мясо были едва ли лучше. Нет, Скрид страстно тосковал по еде, которую когда-то ел каждый день, – по бифштексам из ежеобраза, сосискам из тильдятины, запеченным дроздам… Его рот наполнился слюной, а желудок свело.
– Когда-нибудь, – вздохнул он. – Когда-нибудь.
Он подобрал палку и задумчиво помешал красные угольки костра. Этим утром выдалась спокойная погода, почти без ветра и облаков – не то что вчера, когда небо волновалось и грохотало во время бури. Она была похожа на Великую Бурю. Еще ему вспомнился небесный корабль, который стрелой летел к ней.
– Преследование бури, – пробормотал Скрид и усмехнулся. – Если бы они только знали! – Он загоготал. – Но, впрочем, сейчас-то они уже кое-что узнали, дураки несчастные! – и гогот стал еще громче.
Солнце было уже высоко и палило нещадно, заставляя топкую грязь испаряться тонкими белыми струйками.
«Ну ладно, вперед. – Скрид вытер рот рукавом. – Не сидеть же так целый день».
Он с усилием поднялся на ноги, забросал грязью тлевшие угольки и осмотрел горизонт. По его лицу расплылась широкая улыбка, когда сквозь дымку, окутывавшую Топи, он увидел Сумеречный Лес.
«Кто же будет следующим из тех, кому нужен проводник через Топи?» – подумал он и мерзко засмеялся.
II. Во Дворце Высочайшего Академика
Вилникс Подлиниус взвизгнул от боли и сел, вытянувшись в струнку.
– Дебил! – крикнул он.
– Тысяча, нет, миллион извинений, – воскликнул Минулис. – Я промахнулся.
Вилникс осмотрел пораненный палец и слизнул капельку крови.
– Ладно, это не страшно, – смилостивился он и улыбнулся. – Небольшая боль никогда не причинит вреда.
– Да, сир, – с готовностью согласился Минулис.
Вилникс откинулся на тахту и закрыл глаза.
– Можешь продолжать, – обронил он.
– Да, сир. Благодарю вас, сир. Сию минуту, сир, – залепетал Минулис. – Можете быть уверены, что это не повторится, сир.
– Да уж лучше бы не повторилось, – проворчал Вилникс. – А то найдется немало таких, кто не упустит возможности занять должность личного слуги Высочайшего Академика Санктафракса, окажись она вакантной. Я ясно выражаюсь?
– Кристально ясно, если мне позволительно будет выразиться столь смело, – вкрадчиво ответил Минулис.
С предельной осторожностью он снова поднял костлявую руку и занялся маникюром своего повелителя. Высочайший Академик любил, чтобы кончики ногтей были острыми как иголки. Это позволяло ему чесать спину с особым удовольствием.
– Минулис, – начал пространно Вилникс, – ты когда-нибудь мечтаешь?
– Только когда сплю, – заметил слуга.
– Хороший ответ, – продолжал Вилникс. – И он показывает разницу между тобой и мной.
Минулис продолжал обрабатывать ногти пилочкой, храня молчание: Высочайший Академик не любил, когда его перебивали.
– Я мечтаю только тогда, когда бодрствую. – Он открыл глаза. – Я мечтал обо всем этом, – произнес он, широким жестом указывая на пышное убранство Личного Святилища. – И, подумать только, моя мечта осуществилась!
Минулис кивнул:
– Совету Санктафракса воистину повезло, что у них есть такой мудрый и достойный ученый муж, как Высочайший Академик.
– Да, так и есть, – останавливая его, проговорил Вилникс. – И все же с тех пор, как я достиг вершины успеха, я утратил свои мечты.
Минулис сочувственно закивал. Вдруг Вилникс резко сел и наклонился вперед с заговорщическим видом.
– Я, пожалуй, раскрою тебе маленький секрет, а? – прошептал он. – После ужина с Главой всех Лиг и милой беседы с ночным вэйфом я снова начал мечтать. Прекрасные мечты, – тихо добавил он. – Мечты, ярче которых я не знал прежде.
III. На задворках Нижнего Города
Глухой, нищий и бездомный, Форфикюль сразу опустился на такое дно, на которое только было возможно опуститься. Никому не нужный, и больше всего – Мамаше Твердопух, которая, он знал, теперь на него даже и не посмотрит, Форфикюль, чья голова была обмотана кровавыми бинтами, сидел скрестив ноги на потертом коврике и наблюдал, как мимо него спешат добрые граждане Нижнего Города, не задерживая взглядов на ночном вэйфе.
– Подайте монетку! – выкрикивал он время от времени, гремя своей жестяной кружкой. – Помогите бедняге, которому не так повезло, как вам!
Его слова, однако, достигали таких же глухих ушей, какими стали теперь его собственные. После восьми часов выпрашивания в его кружке оставалась все та же медная пуговица, которую он сам в нее положил утром. На закате Форфикюль уже собирался уходить, когда в конце концов около него кто-то остановился.
– Подайте монетку! – попросил Форфикюль.
– Монетку? – мягко переспросил подошедший. – Пойдем со мной, и я сделаю тебя богаче, чем тебе когда-либо снилось!
Форфикюль ничего не ответил – он не слышал ни единого слова. Слич, не желавший повторять свое предложение громче, присел перед ним на корточки и потер большой палец одной руки о средний палец другой. Форфикюль взглянул на крохгоблина и сосредоточил внимание на его губах.
– Деньги, – артикулировал Слич. – Богатство. Сокровища. Пойдем со мной.
Если бы Форфикюль был способен услышать мысли Слича, он немедленно признал бы в нем того гоблина, который стал причиной гибели злосчастного душегубца Тендона. Но Форфикюль не слышал теперь ни мыслей, ни даже голосов. Как ребенок, он принял слова улыбающегося гоблина за чистую монету, поднялся на ноги, сунул под мышку грязный узелок с тряпьем и позволил себя увести.
Вероятно, отчаяние сделало Форфикюля настолько слепым, насколько он был глухим. Или, быть может, он не хотел вспоминать о том, что видел прежде.
Как бы там ни было, он не вспомнил знакомую картину лачуги со ступкой, пестиком и кристаллом.
– Грозофракс, – вытянул губы Слич и, улыбаясь, вручил ночному вэйфу пестик.
Форфикюль кивнул.
– Подожди секунду, – продолжал Слич. Он повернулся и снял с полки какую-то склянку с ярко-желтой жидкостью. – Масло из пророщенных семян, – объяснил он и вынул пробку. – Если мы нальем немного в ступку с кристаллом, тогда… – Он остановился. – Что ты делаешь? Нет!!! – вскрикнул Слич и бросился к ночному вэйфу.
