– Пока что пусть все идет, как идет, – продолжает она, – можно сделать вид, будто ничего не случилось. Слетаем на Сицилию. На следующей неделе пойдем на прием к Лоненковенам. Между делом можешь начать искать себе квартиру. Не стоит усложнять.
Я прочищаю горло. Я что, действительно на миг потерял сознание, прямо здесь, за столом, на глазах у жены, и сам того не заметил? Кто, черт побери, такие эти Лоненковены?
– О разводе я пока не говорю. Не обязательно заходить так далеко. Но если до этого дойдет, нужно будет вести себя разумно. Не сомневаюсь, что у тебя хороший адвокат. Как и у меня, впрочем. Я поговорила с отцом, он полностью меня поддерживает.
Киваю. Но кто же все-таки такие эти Лоненковены?
– Ну что же. – Она встает, убирает со лба прядь волос и выходит из комнаты.
Открыв ящик стола, я достаю блистер и выдавливаю одну, вторую, пятую таблетку. Выходя из кабинета, я чувствую себя так, будто мои ноги мне не принадлежат, а сам я – просто марионетка в чужих руках, причем руки это не самые умелые.
В столовой все по-прежнему на своих местах.
– Удалось позвонить? – улыбаясь, спрашивает меня тесть.
Сидящая рядом с ним Лаура тоже улыбается. И теща, и Лаурина сестра, и ее дочери – только Мари зевает. Понятия не имею, что за звонок он имеет в виду.
– Лаура, – медленно говорю я. – Мы ведь с тобой только что… Ты ведь только что…
Может быть, это все таблетки. Они мощные, а проглотил я немало. Может, мне это все просто почудилось.
Или нет? Я ведь принял еще таблеток из-за разговора с Лаурой? Не заявись она ко мне, не пришлось бы столько принимать. Поэтому таблетки не могут быть причиной того, что мне померещилось, будто Лаура сказала мне что-то, что заставило меня глотать таблетки. Или нет?
– Плохие новости? – все так же улыбаясь, спрашивает тесть.
– Тебе лучше прилечь, – присовокупляет Лаура.
– Верно, – добавляет теща. – Ты совсем побледнел. Ступай-ка в постель.
Жду, но больше никто не произносит ни слова. Только улыбаются. Неуверенной походкой я направляюсь к выходу.
Правой ногой – на первую ступеньку, и дальше, дальше, вниз. Стараюсь не смотреть на дверь, ведущую в подвал. Знаю, что если она не заперта на засов, если дверь окажется распахнутой, то у меня просто остановится сердце. Пересекаю прихожую, открываю наружную дверь.
Темно, но все еще очень жарко. Справа от меня жмется к стене какое-то мохнатое, косматое существо и пялится на меня. Он него исходит страшная вонь. Я останавливаюсь, оно вскакивает на ножки и, цокая копытами, бросается прочь, в черноту кустов живой изгороди.
Поднимаю створку гаражных ворот. Кнут в это время уже дома, придется садиться за руль самому. Наверное, в таком состоянии не стоило бы, но как-нибудь справлюсь. Мотор заводится, басовито урча, машина выкатывается на дорогу. Вижу в зеркале свой дом. Из чердачного окна льется слабый свет. Кого это занесло на чердак?
Но я уже скрываюсь за поворотом.
Главное – не угодить в аварию, после такого количества таблеток-то. На этот раз я не звоню Сибилле, хочу сделать ей сюрприз.
А что, если она не одна?
Эта мысль заставляет меня встрепенуться. Качнувшись, автомобиль выезжает на середину дороги, раздаются тревожные гудки, но мне удается вновь овладеть ситуацией. Если с ней мужчина, придется мне его прикончить! Под колеса летит желтый мусорный контейнер; я выкручиваю руль. Удается увернуться, но пластиковое ведро ударяет о правый борт с такой силой, что с него слетает крышка, и по улице разносятся обрывки картонных коробок. Я жму на тормоз, машина останавливается. На меня пялятся прохожие. На другой стороне дороги останавливается автомобиль, из него выходят двое мужчин и направляются в мою сторону.
Только я собираюсь дать газу и сбить их к чертовой матери, как понимаю, что именно этого они и ждут – ждут, когда я потеряю самообладание. Поэтому, сжав кулаки, я выхожу из машины.
– Вам нужна помощь? – спрашивает один.
– Вы не ранены? – интересуется другой.
Я бросаюсь наутек. Бегу по узкой улочке, перепрыгиваю через ограждение какой-то стройки, перелезаю через ковш экскаватора, через другой забор и несусь вперед, пока мне не становится нечем дышать. Сердце колет. Я озираюсь по сторонам. Кажется, на хвосте никого. Но разве я могу быть в этом уверен? Они ж такие хитрые все.
Пешеходная зона. Миную двух женщин, полицейского, двух подростков, Адольфа Клюссена и еще двух женщин. Клюссена?! Да, я видел его совершенно четко – либо это был он, либо они подослали кого-то, очень на него похожего. В свете фонаря мелькает лицо Марии Гудшмид, но хотя бы этому значения можно не придавать – на Марию Гудшмид похожи тысячи женщин. Пешеходная зона осталась позади, я перехожу дорогу, взбегаю по узкой подъездной дорожке и оказываюсь у дверей дома, где живет Сибилла. Дверь заперта. Жму на кнопку звонка.
– Кто там? – раздается в домофоне голос Сибиллы; она подошла так быстро, как будто ждала под дверью. Но меня она ждать не могла, она же не знала, что я приду – значит, кого-то другого?
– Это я, – отвечаю.
– Я – это кто?
Если она сейчас меня не впустит, если немедленно не откроет мне дверь, если вынудит меня стоять под дверью, то между нами все будет кончено.
– Эрик, ты?
Молчу. Дверь с жужжанием отворяется.
Кто-то касается моей руки. Позади меня стоит худощавый, длинноносый мужчина с острым подбородком. Одной рукой он держит руль велосипеда, в другой – полупустой пластиковый пакет.
– Не следовало тебе вмешиваться, – произносит он. – Если бы ты только оставил эту троицу в покое! Не твоего ума это было дело.
Захлопнув за собой дверь, я взбегаю по лестнице. Если у нее в доме мужчина, если у нее в доме, в доме у нее – вот, это ее этаж. Она уже ждет меня на лестничной клетке.
– Что случилось? – спрашивает она.
– Не следовало так поступать с машиной. Бросать ее на дороге. На что это вообще похоже!
– О чем ты?
– Надо позвонить в полицию и сообщить об угоне.
Прохожу мимо нее в квартиру. Никого. Она одна. Сажусь на первый же подвернувшийся стул и включаю телефон. Девять пропущенных вызовов, три из офиса, шесть из дома, три сообщения. Выключаю.
– Эрик, что произошло?
Хочу сказать, что ничего, просто слишком много всего сразу навалилось. Сказать, что не могу найти выход из положения. Но говорю только: «У меня был тяжелый день». И, глядя на нее, понимаю, что вовсе не хочу здесь находиться. Я хочу домой.
– Хотел побыть с тобой, – говорю я.
Она подходит ближе, я встаю и, совладав с собой, делаю, что должен. Руки пробираются туда, куда надо, я двигаюсь правильно, и мне даже удается испытать некую радость оттого, что ей этого так хочется, что она такая податливая, так славно пахнет и, наверное, даже немножечко любит меня.
