Зимин великолепно знал конструкцию парашюта. И не только этого парашюта – крыло. Он знал конструкции большинства парашютов, используемых на Земле, великолепно управлялся с каждым из них, помнил параметры основных, потому ему не составило большого труда составить чертеж-схему, по которой швеи и сделали то, что сделали.
Собрать парашют в ранец, используя укладочную рамку (ее тоже сваяли), было делом недолгим. Руки работали автоматически, быстро, ловко – как и всегда. Все-таки больше трехсот прыжков – тренировочных и боевых. В том числе и ночных, когда не знаешь, на что приземлишься. То ли на гладкое поле, то ли останешься висеть на ветке, проткнувшей твой многострадальный зад.
Так бывает, и гораздо чаще, чем принято об этом говорить. Как бы ни был человек обучен, как бы ни был он умел, всегда существует шанс неудачного приземления. Уж Зимин-то знал это гораздо лучше, чем кто-либо другой. Это он доставал с дерева тело Васьки Силифонтова. Сухая ветвь дошла Ваське до сердца, убив на месте.
Доставал Зимин не потому, что это был соратник, которого нельзя бросать на растерзание стервятникам. Нет. Нельзя себя демаскировать, потому, как ни торопилась группа, пришлось снять Ваську и закопать – так, чтобы никто не смог понять, что это могила орденоносного капитана, погибшего при выполнении служебного задания.
Ни холмика, ни даже креста. Дерн на место, лишнюю землю – по ветру. Был человек – и нет человека. Впрочем, Ваське на это уже наплевать. А его товарищи не могли себе позволить сорвать задание. Выдать себя – смерть для всей группы.
Но с тех пор Зимин ненавидел кедры. Ливанские кедры.
Швеи смотрели на то, что делал Зимин, вытаращив глаза, – и правда, что же это такое невиданное?! На что может пойти столько шелка? Такого дорогого, недоступного простолюдинам шелка?! Шелка, на деньги от продажи которого можно было бы безбедно жить до конца жизни семье из пяти человек!
– Готово? – раздался за плечом знакомый голос, Зимин обернулся и неспешно кивнул:
– Теперь нужно испытать. Нужен дракон. Подготовили?
Уонг посмотрел в глаза Зимину, прищурился, бесстрастно спросил:
– Веришь, что сработает?
– Верю! – почти не покривил душой Зимин. – Сработает.
– А не жалко своих, соплеменников?
– Они мне не свои. Маньяки, убийцы. Выживут – пусть. Не выживут – идут они в Преисподнюю. Лазутчиков подготовили?
– Да. А что у тебя за история с дюженником? На берегу? Почему не убил?
– Уже знаешь… не убил, да. Он, конечно, тварь, но… не маньяк-насильник. Получил свое, и хватит! Смерти не заслужил, только хорошую трепку.
– А ты знаешь, что он чемпион полка по боевым искусствам? Что подрабатывает, выступая на арене?
– А зачем мне это знать?
– Правда – зачем? – ухмыльнулся Уонг. – Просто интересно. Если смог его победить – ты очень опасный человек. Очень. Кстати, он тебя разыскивает.
– Я разве говорил, что слаб и не умею сражаться? А разыскивает – зачем? Хочет продолжить?
– Нет. Ты выиграл, и он должен тебе. Хочет расплатиться. Как? Выкуп, например. Можешь потребовать с него денег. Или меч. Или службу.
– Службу? Хм-м… интересно. А что – пусть послужит… если такой крутой парень. Ну что, куда идти, чтобы полетать? Где этот чертов дракон?
Глава 8
Семенов перевел дыхание. Перед глазами плыло, в ушах звенело. Сколько он ждал ЭТОГО! Кажется – всю свою жизнь! Наконец-то! Пусть так, пусть не по своей воле – но она теперь принадлежит ему!
Хороша, сучка! Рабыня! Ох, хороша! Жаль, что нельзя использовать по полной – вдруг откусит? С этой бешеной суки станется! Не выбивать же ей зубы? Нет, уродовать рабыню ни к чему.
Ничего, привыкнет, покорится. Все бабы так – вначале воют, плачут, а потом влюбляются в насильника. Во всех фильмах про это говорится! На эту тему сотни порнофильмов! Баба – она только и мечтает о сильном самце! О таком, как он, Семенов!
О… какая жизнь его ожидает! Сколько возможностей, сколько… баб! Хоть сейчас – иди, выбирай из камер любую и дери ее во все дырки – как эту!
Но эта слаще всего. Женщина Конкина, этого козла вонючего! Когда трахаешь Настю, представляешь, что Конкин привязан в углу и смотрит, как он, Семенов, заставляет выть эту сучку!
Да воет-то не от боли, точно. Ей нравится! Точно – нравится! Иначе и быть не может, любой бабе нравится такой, как Семенов – командир крепости! Умнейший, хитрейший, сумевший обмануть всех!
Всех, всех обманул! И еще обманет! Погодите, вы еще увидите, кто такой Семенов!
– Вставай, чего разлеглась? – Семенов толкнул ногой съежившуюся на диване Настю, перепачканную кровью и спермой. Он насиловал ее три часа – с перерывами, – оторвавшись по полной за все, что накипело. Она считала его ничтожным, убогим, она назвала его прыщавым гнилым ублюдком! И кто теперь ублюдок? Кто?!
– Следующий раз почистишься как следует… иначе слизывать заставлю! Клизму сделаешь! – Семенов ухмыльнулся. – Рассказать, как это делается? Что, в твоей деревне все такие неумехи? Конкин не научил? Я научу, сучка! Да хватит ныть – ведь довольна, настоящий мужик тебя попользовал! Встала, говорю!
Она хлопнул Настю по испачканному семенем заду, и на белой коже отпечаталась пятерня. Поморщился – синяк будет. У этой суки синяки возникают, как по волшебству. Кстати, что-то крови многовато… надо отвести ее к лекарю. Сдохнет еще… нежная слишком! Принцесса, мать ее ети!
Настя встала, прикрыла лобок и груди руками. Семенов хохотнул:
– Чего прикрылась-то, как девственница? Ты теперь не девственница во всех дырках! Ха-ха-ха… Шагай к двери, на выход! Без вещей! Ха-ха-ха… рабыням не положено вещей! Голая ходи! Как положено! Ты теперь моя рабыня, моя сучка, и я буду тебя жарить, когда захочу! Пошла!
Семенов вдруг разъярился и пнул Настю в зад. Она покачнулась и едва не упала, а по стройной ноге пробежала капелька вишневой, густой жидкости, оставляя за собой красную дорожку.
«Дуры, ну какие дуры! – подумалось Насте сквозь красный туман, застилавший ее избитую голову. – Теперь вот так, как я! Дуры!»
«Дуры», о которых она вспомнила, сидели в камерах по двое и трое, как раньше сидели осужденные на пожизненное заключение, и задыхались в смраде нечистот. Организму не прикажешь, не скажешь: «Потерпи, канализация не работает!» Он действует так, как привык. И хуже того – из-за жары, из-за непривычной местной еды многих из узниц прошиб понос, и они не вылезали с горшка, что совсем не способствовало хорошему настроению.
Когда Семенов организовал свой заговор, поддержали его семьдесят процентов охранниц. Он обещал им золотые горы – свои дома, деньги, много мужчин (в том числе и рабов). Тем, кто был не согласен, не дали ничего сделать, не дали сообщить коменданту крепости о зреющем заговоре – просто дали по башке и спрятали в камерах. Но таких было мало. Слишком мало, чтобы как-то повлиять на ситуацию.
