Швырял одну мутную волну за другой на берег океан; общественный пляж пустовал – его красной лентой огородили спасатели; туристы роптали. «Ла-файя – это Ла-файя, – равнодушно думала Лана. – Курорт. И, как любой курорт, она привередлива и изменчива по погоде». От сильного ветра ей почему-то делалось легче – он будто пытался выдуть из нее боль.
Балкон, пляж, своя вилла… Как сильно она радовалась всему этому в первый день? Как солнечно думала о том, что однажды станет здесь счастливой, – не стала. Возможно, не станет уже никогда. Доживет до нового Уровня, сотрется память… И вместе с ней Мо.
Она вдруг начала плакать.
* * *
– Открой мне, открой!
На дверной звонок никто не отвечал, как и на телефон. Калитка заперта. Как пробраться внутрь? Только через пляж, вплавь. И это в предштормовую погоду… Мо не стал выжидать – кинулся туда, где трепыхалась на ветру красная лента «Не входить!» и пустовал в эту минуту городской пляж, подлез под нее, сбросил ботинки, принялся на ходу расстегивать джинсы.
– Только окажись дома, а?
Полетела на песок рубаха, следом штаны. Пару секунд он раздумывал, взять ли с собой обувь, и решил, что без рубахи и джинсов, тащить ее с собой не имеет смысла. Или все, или ничего.
В воду он вошел в одних трусах – в неспокойной воде лучше иметь свободными обе руки. Если Ланы не окажется дома, ему придется идти домой пешком. Голым, через весь город.
* * *
Какой-то идиот купался.
Лана вытерла слезы и принялась смотреть туда, где над водой виднелась темноволосая голова.
«Он совсем безмозглый?»
Ветер усиливался.
Человек плыл. Размеренно и мощно – мелькали по сторонам от головы руки. Используя кратчайшую траекторию с запасом в пару метров, пловец обогнул место, где заканчивался энергетический «прут», перевернулся на спину и… принялся грести к вилле. К ее вилле!
– Эй, ты, мудак, это частная территория! – разъяренно заорала Лана, но ветер отнес ее крик в сторону.
Вот же… болван… Кто это такой? Вор? Он что, не видит, что хозяйка дома стоит на балконе и наблюдает за ним? Думает, сможет поживиться чем-нибудь прежде, чем она съедет?
Когда нахлынула злость, Лана даже обрадовалась – значит, еще осталось что-то внутри, значит, она еще жива. Хотя бы чуть-чуть.
– Ну, я тебе…
Она не знала о том, что именно собирается предпринять, но вниз зашагала преисполненная такой решимости, что испугалась саму себя. Она возьмет кочергу от камина и проломит уроду голову, если придется. Она ведь больная сейчас, не в себе…
Кочерга легла в ладонь плотно, «как надо».
За двери балкона Лана шагнула, сохраняя зловещее выражение лица.
Человек, выбравшийся из воды, казался ей похожим на Марио. Ей моментально сделалось дурно, подкатила слабость. Она теперь будет видеть его в любом – если вьются волосы, если темная щетина или брови, если веселые глаза…
А пловец приближался. Он… не Марио. Он просто похож…
Она снова начала плакать; кочерга выпала из ослабевших пальцев на песок. Сейчас он подойдет, и она увидит, что это не он, это другой человек, почти похожий. Чем-то…
Ее вдруг накрыла истерика – вся боль последних дней смешалась в одно.
– Марио? – она шла ему навстречу, словно миражу. – Марио?
Она сбрендила, сошла с ума. Он будет для нее везде, в каждом, потому что только его она желает в каждом видеть.
Не дошла, осела на песок, согнулась, закрыла лицо руками и закричала так громко, чтобы не слышать ничего и никого вокруг, чтобы выплеснулась, наконец, боль, чтобы…
– Лана! Лана…
Ее кто-то обнимал – кто-то мокрый, холодный.
– Лана, любимая…
– Его нет. Его больше нет. Уйдите. Его… нет…
– Я здесь, Лана. Я здесь, живой.
Она рыдала так, будто вновь и вновь теряла его. Каждый раз, каждую секунду. Снова, снова, снова…
– Лана, любимая…. Лана.
Она цеплялась за незнакомца, не желая открывать глаза и выныривать в ненужный ей более и страшный мир.
* * *
– Ты… дурак… Я думала,… ты умер…
– Я не умер, я жив.
– Дурак…
– Что жив?
– Три дня… Я оплакивала тебя три дня… – она цеплялась за него так, как цепляются за то, что может, но не должно исчезнуть из жизни. – Живой.
То смеялась, то вновь начинала рыдать так горько, что он не мог ее успокоить.
– Я был в больнице, родная. Эта «розетка» – она почему-то сработала не сразу…
– Я их убью… Создателей этой «розетки». Я всех за тебя убью, знаешь?
– Кочергой?
– Я ведь бегала туда еще раз…
– Я знаю, я нашел цитрин.
– Я…
– Все, все уже позади. Нет «розетки», видишь? Ее больше нет.
– Я тебя ненавижу. Я тебя люблю больше всех на свете.
– И я тебя. Лана, Лана… родненькая моя…
Она не слышала, она водила пальцем по его груди с тонкими полосками шрамов, а после вновь принималась плакать.
– Тихо, тихо, моя хорошая… Все уже хорошо. Все уже совсем хорошо.
Время растянулось для них в минуты, часы, в вечность. Оно снова у них было – время. Время вдвоем.
Эпилог.
Полторы недели спустя.
– Представляешь, вчера ее забронировали на выходные двадцать первого и двадцать восьмого, а сегодня выкупили еще и всю середину недели между этими датами! Ничего себе!
Она сбежала вниз по лестнице и прижалась к спине стоящего у плиты мужчины – в кастрюле с маслом нагревался их будущий попкорн; диск с фильмом «Великая Любовь» уже был вставлен в проигрыватель.
– Я же тебе говорил, – довольно усмехнулся Марио.
Он говорил – не продавай ее. Сдавай! И оказался прав. Лана поначалу сомневалась – кто захочет арендовать дорогущую виллу на сутки, двое или неделю? Но захотели. Отыскались вдруг богачи, желающие пожить на самом берегу океана, да еще и в комфортных условиях, готовых отвалить за это – она до сих пор не могла в это поверить – полторы тысячи за сутки. Полторы тысячи! За сутки!
Лана до сих пор не знала, завидовала она способным на такие поступки людям или же считала их шизиками? Отель однозначно оказался бы дешевле. Даже пятизвездочный.
– Людям не нужен отель, – убеждал Марио. – Им нужен дом. Пусть всего на пару дней. Дом, в котором они хозяева, – могут спать, сколько хотят, готовить…
– Зачем готовить, если в ресторане отеля была бы готовая еда?
– Ничего ты не поминаешь, – качал головой Мо, – готовить – особое удовольствие.
