Лана сползала все глубже. Мир вокруг почему-то делался все темнее, все зыбче – она будто падала спиной в туман. Ощущение страшное – будто летишь с высокой скалы в бездонную пропасть… или нет – под воду. Тонешь в тягучей жиже, где нет возможности дышать, – все материальное вокруг становится подвижным, как дымок, расползается по швам у тебя на глазах, и ты сам расползаешься тоже. Ощущение напоминало смерть.
Зажмурившись, Лана вылетела из безвоздушного пространства почти что с криком. Резко выпрямилась на кресле и обняла себя ледяными руками. Ее трясло. Чувство, что ее собственное тело состоит из странного дымка, не пропало – она почти растворилась во тьме, почти позволила ей поглотить себя. Долго не могла отдышаться, хотя кислорода вокруг хватало, ежесекундно объясняла себе, что все в порядке – вот бунгало, вот привычный стол, вот солнечный свет – на улице день, день, и все хорошо…
А потом вдруг застыла оглушенная – вдруг поняла, кристально ясно осознала – «а ведь это оно и есть!». Эта тьма! Этот страх перестать быть привычным человеком. Чтобы перешагнуть невидимую черту, ей нужно провалиться глубже, – позволить телу раствориться. Ему и ее старым убеждениям нужно трансформироваться, и тогда что-то сдвинется с мертвой точки, потому что мир для нее станет иным.
«Нет, нет, нет…» – твердило испуганное и привыкшее к привычным формам сознание.
«Да», – жестко слышалось из глубины.
Да, да и да. Придется.
Лана никогда не рыскала по бунгало в отсутствие Мо (в его присутствии, впрочем, тоже), но теперь обстоятельства изменились – она искала нечто, способное ее морально поддержать. Уже пробовала посидеть на террасе, послушать скрежет пальмовых стволов и успокоиться – не помогло, – теперь копалась в холодильнике. Есть у него шоколад или нет? В дверце стояла початая бутылка коньяка – она на секунду задумалась и… отвела взгляд. Нет, алкоголь не поможет провалиться во тьму – он отключит сознание и погрузит в сон. Нужен шоколад.
Черт, есть у Мо шоколад или нет?
Целая плитка нашлась на нижней полке – люксовая, обернутая дорогой бумагой, шуршащая изнутри фольгой. С победным выдохом Лана извлекла ее из холодильника, отнесла к столу и плюхнулась в кресло. Развернула неаккуратно, оторвала обертку с одного края, бросила на стол угол от звенящей фольги и тут же откусила от застывшего бруска огромный кусок. Жевала долго и с удовольствием, размазывала терпкую какао-массу языком по небу и плевать в эту минуту хотела на извечную диету. Им вечером танцевать – все сгорит. А вот тьма ждет. Если ей удастся пересилить себя и нырнуть глубже, возможно, этим вечером она впервые обрадует Марио хорошими новостями. И воображаемая радость в его глазах немного пересиливала испуг.
Тьма окружала плотной завесой – Лана падала. Ей истерически не хотелось опускаться все глубже, но она терпела. Напоминала себе, что все еще дышит, что жива, что это просто игра сознания – временно помогало. Иногда полет «спиной в черную расщелину» замедлялся или приостанавливался вовсе – так случалось, когда ее мозг вдруг взбунтовывался и начинал тянуть на поверхность, в привычный мир, и тогда Лана с упорством палача вновь клала собственную голову на эшафот, и падение возобновлялось.
Тело исчезло, разум вновь становился дымкой. Текли неслышные и несуществующие в «паузе» минуты. Она больше не пыталась думать, смотреть или ощущать – темно, просто темно. Так темно, как будет после смерти, ибо такой тьмы, которую она видела под веками, неспособно создать жизненное пространство. Только безжизненное.
Тела не стало. После не стало мыслей. Еще через какое-то время не стало ее самой.
Она не заметила, когда перестала сопротивляться, – падает и падает. Если умрет, сидя в кресле, то Марио хотя бы скажет, что она старалась. Так старалась, что…
Мысли вновь прервались, сделались ненужными. Она достигла дна и теперь лежала на нем бесформенной массой; свет остался где-то наверху, так далеко, будто никогда и не существовал. Исчезли звуки и эмоции, стерлись воспоминания; Лана перестала быть Ланой. Время растянулось в бесконечность и замкнулось в кольцо.
Мира нет. Ее нет. Ничего больше нет.
В одно из следующих мгновений, случившихся по истечению, как ей показалось, многих лет, Лана поняла, что видит свет.
Снова свет?
Когда она медленно приоткрыла веки, то поняла, что мир более не состоит из твердых материй. Он подвижен, он гибок, он переливчив.
И он сияет.
* * *
Вернувшегося домой Мо она от избытка чувств колотила кулаками в грудь и все повторяла:
– У меня получилось, получилось, слышишь?
Лана чувствовала себя счастливой и слепой. Царапала его футболку ладонями, снова припечатывала ее пятерней, а после, ослабев, сползла на пол.
Он молчал и обнимал ее так крепко, что было трудно дышать.
* * *
– Я съела твой шоколад…
– Молодец. Я для тебя его и купил.
– И… даже хотела выпить коньяку, но не решилась. Я не знала, что делать, представляешь? Я боялась, что не выйдет, я очень боялась, я та-а-ак… слов не хватит, чтобы описать. Я…. они сияют, Мо. Камни. И мир сияет – Химик был прав.
Голос Марио охрип:
– Я боялся, что он соврал.
– Я тоже! Я еще подумала – а что, если… Но он не соврал, знаешь? И, если вышло один раз, выйдет снова. Теперь… есть шанс. Настоящий.
Она почему-то продолжала греться в кольце его рук. Там, где тепло и безопасно, там, где защитят, там, где в эту минуту радовались вместе с ней.
* * *
Тем же вечером.
Он позволил ей примерить туфли на высоком каблуке, но так и не показал купленное для выступления платье, и всю дорогу до «Голубой косы» Лана сокрушалась о том, что будет, если оно ей не подойдет?
Подойдет – смеялся Мо. Они ехали в кабриолете свободные и счастливые, как сбежавшие из тюрьмы узники; Лана – нервная и возбужденная – ерзала на сиденье, ее сосед почти все время улыбался. Впервые за долгое время тоска в его глазах отступила далеко-далеко, и им двоим вдруг явилась надежда на то, что отныне все будет хорошо. Надежда не ложная, но истинная – яркая, как птица Феникс.
С того момента, как Марио вернулся в бунгало, Лане удалось провалиться в «сияние» еще только раз – всего один короткий раз, – но этого хватило, чтобы она уверилась – процесс пошел. Камни действительно испускали свечение. Она еще не научилась улавливать разницу; состояние падения во тьму давалось тяжело, и Марио настоял – нужно ехать. Пляж, танцы – все это как раз та самая смена активности, которая позволит ее разуму отдохнуть.
Грохот зажигательных ритмов, доносившихся с «Косы», слышала вся Ла-файя. Свободные парковочные места разобрали давно; кабриолет некуда было воткнуть – его пришлось оставить напротив продуктового супермаркета, в ячейке с надписью «для персонала».
– Нас оштрафуют.
