— Дим, ну что ты растекся, как кисель по тарелке! — ворчал Иван Бунин, наблюдая за впавшим в уныние другом. — Ты же мужик! Ты же преступника вычислил и придумал, как взять! Ты же молодец и умница! А Лелька — она же баба! Ее кавалерийским наскоком брать надо. Она сама не понимает, чего ей для счастья надо. Вот и бери все в свои руки. Пришел, увидел, победил. Как Цезарь.
Как Цезарь… Воронов тут же вспоминал удивительно смелого пса, вступившего в смертельную схватку с врагом. Он никогда раньше не видел, чтобы охотничьи собаки, тем более такие ласковые, вдруг на глазах превращались в смертоносную машину. Он скучал по этому псу так же сильно, как по его юному хозяину и хозяйке. Когда он представлял, как они вместе играют в парке в снежки, у него разом начинали болеть все зубы. Застонав от этой внезапной тягучей боли, он крепко зажмурился.
— Ты чего, у тебя болит, что ли, что-то? — встревожился Иван. — Может, тебе к врачу надо?
— Никуда мне не надо, — раздраженно ответил Воронов. — Все у меня хорошо. Буду жить, как жил.
— Дурак ты, братец! — Бунин даже крякнул с досады. — Ты же потом всю жизнь себе не простишь, что не добился, чтобы она тебя простила! Это же твоя женщина. На все сто процентов твоя! Ты что, этого не понимаешь, что ли? Это же невооруженным глазом видно!
— Да все я понимаю. — Слова выходили с трудом, как будто встречая сопротивление. — Это моя женщина. И я никогда такой больше не встречу. И без нее мне жить не то чтобы не хочется, а как-то… неинтересно. Вот только никогда она меня не простит.
— Много ты знаешь… Никогда…
— Никогда, Вань. Такие, как она, все делают по серьезу. Если она сказала, чтобы я не приходил больше, значит, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Приговор. Он чувствовал себя как пожизненник, навсегда утративший надежду выйти на свободу и видящий в зарешеченное окно камеры лишь кусочек голубого неба. В его случае небо было даже не голубым, а мглистым, с низко нависшими тучами.
«Нельзя иметь все, — мрачно думал он, выйдя от Ивана и бесцельно бредя по улице. — Я взял убийцу Миньки, и теперь и он, и мама могут спать спокойно. Та страница моей жизни навсегда перевернута. Мне действительно стало спокойно. Я точно знаю, что больше никогда не опущусь на самое дно жизни, не буду пить, не потеряю работу. Наверное, стоит подумать о том, чтобы вернуться в отдел. Я действительно хороший опер, и я всегда любил это дело. Буду работать вместе с Ванькой. Почему бы и нет? А счастье… Что ж, и без него люди живут».
Он вдруг заметил, что навстречу попадаются исключительно веселые и нарядные женщины, а все мужики тащат подарочные пакеты, букеты тюльпанов и ветки мимозы.
«Праздник, что ли, какой? — подумал он и достал телефон, чтобы посмотреть, какое сегодня число. Если телефон не врал, то оказалось, во-первых, воскресенье, а во-вторых, восьмое марта.
— Не может быть. — Дмитрий даже остановился и обалдело помотал головой. — Я же от Ваньки иду, он на работе, значит, сегодня никак не может быть воскресенье.
Потыкав пальцами в кнопки, он набрал телефон друга.
— Тебе чего, забыл что-то? — довольно невежливо спросил Иван. — Давай, говори быстрее. Убийство у нас, меня на место происшествия вызвали.
— Какое убийство? — выдохнул Дмитрий. — Что, опять?
— Да бытовуха обычная, — успокоил его Бунин, и он почувствовал, как схлынула жаркая волна страха. — Начали вчера Женский день отмечать, продолжили сегодня с утра, и того. На фоне ревности. Так ты чего хочешь-то, старче?
— Да уточнить, какое сегодня число, — слабым голосом признался Дмитрий. — Правда, что ли, восьмое марта?
— Совсем ты, брат, очумел! — в сердцах сказал Бунин. — Восьмое. Международный женский день памяти Клары Цеткин и Розы Люксембург, упокой господи их душу.
— А ты почему на работе, если выходной?
— Дима, ты врачу покажись, а то я за тебя уже боюсь. — Бунин начал сердиться. — Я опер. У нас, знаете ли, выходные и праздники иногда выпадают на дежурства.
— Значит, сегодня праздник, — задумчиво сказал Дмитрий, осознавая, что со стороны он точно выглядит человеком «не в себе». — Спасибо, Вань. Удачного дежурства тебе.
— Ага, — язвительно сказал Бунин. — Вон, первый труп уже есть. И чует мое сердце, не последний. На фоне праздничных излияний и заливаний за воротник. Да иду, я иду! — это он уже произнес куда-то в сторону и практически сразу же отключился.
Дмитрий остановился посреди улицы, не замечая, что мешает прохожим. В голове возникла простая и очень ясная мысль, что сегодня решится его судьба. Отбросив страх быть отвергнутым, он собирался поздравить женщину, которую любил. Он не думал, что ее может не оказаться дома, а потому крайне удивился, нажав на кнопку звонка и не услышав привычных шагов за дверью.
Никто не открывал, и Дмитрий в растерянности замер, не зная, что теперь делать. Тяжелый пакет с подарком оттягивал правую руку. Он долго и тщательно выбирал этот подарок, решив отказаться от традиционных цветов. В их общей с Лелькой истории уже были тюльпаны и сирень, желтая мимоза вызывала у него глухую ненависть, в розах было что-то пошлое, недостойное его возлюбленной, поэтому, не придумав оригинального букета, он купил то, что сейчас лежало у него в пакете. Вот только дома никого не оказалось.
— Любочку ждешь? — Из соседней двери высунулась востроносенькая соседка.
— Да. Вы не знаете, куда она ушла? К друзьям или на работу?
— Да в деревню они с Максимкой уехали. Бабушку поздравить. И песика с собой взяли. Хороший у них песик, не кусается, не лает, тишину соблюдает, большой только больно. — Соседка с сомнением покачала головой. — А так они еще в пятницу уехали, позавчера то есть. Вернутся не раньше, чем завтра к вечеру.
— Спасибо! — искренне поблагодарил Дмитрий. — Вас как зовут-то?
— Глафира Тихоновна.
— С праздником вас, Глафира Тихоновна. И еще раз спасибо.
Провожаемый старушкиным взглядом, он вышел из подъезда и задрал голову к небу. Небо сияло отмытой распахнутой синевой, не запятнанной ни единым облачком. Синева эта была похожа на свадебное платье невесты, хотя, как запоздало вспомнил Дмитрий, невеста же всегда в белом. От этой синевы хотелось петь, приплясывать и делать глупости. Немного подумав, он решительно зашагал в сторону остановки автобуса.
Лелька пекла пироги. В доме уютно пахло сдобным тестом. На широком деревянном столе лежали, накрытые салфеткой, пирог с мясом, пирог с луком и яйцом, большущий рыбник и пирог с брусникой.
«Эх, яблок не догадалась купить! — подумала она. — Тесто остается, как раз бы на пирог с яблоками хватило. Максим их больше всего любит. Но магазин сегодня закрыт, так что яблок взять негде. Придется плюшки напечь, не выкидывать же тесто».
Поставив в русскую печь первые два поддона с пирогами, она обратила внимание на беспокойно крутящегося по кухне Цезаря.
