– А мы были пьяные? – спросил удивленно Андрей.
Катя не отвечала, молчала, глядя в потолок, на котором выделялся яркий кружок, красноватые разводы, перекрестья и тени ночника. Думала или вспоминала что-то.
– Это был какой-то ужас. Это не ты, это я во всем виновата… или кто? Это же невозможно остановить!
– Ты жалеешь?
– Нет. Я? Нет! Я думала об отношениях мужчин и женщин… – Катя говорила тихо. – Когда ты делаешь это, надо представить, что тебя в этот момент видит Господь. Ты понимаешь! – Катя нашла руку Андрея и сжала ее. – И если тебе не стыдно перед ним, то значит, все хорошо!
– Тебе было стыдно сейчас? – Андрей поцеловал ее в ладошку.
– Нет, но мы были пьяные. И я о Нем не думала.
– Это ты была пьяная! – Андрей навис над Катей и стал осторожно целовать ее. В глаза, в нос, уголки рта. – А обо мне ты думала?
– Я вообще ни о чем не думала. – Катя сказала и прижалась к нему. – Мне так жалко всего этого!
– Чего тебе жалко?
– Наши отношения теперь изменятся?
– Обязательно. Они станут еще лучше! – Андрей поцеловал ее в губы.
– Ты откуда это знаешь? – Катя смотрела наивно и внимательно.
– Ниоткуда, просто гляжу на тебя и знаю.
– Странно, но мне тоже, кажется, не стыдно перед Господом… – зашептала Катя, отклоняясь от его поцелуев, потом положила руку на подбородок, ощущая щетину. – Раньше, когда мы с тобой просто гуляли, я чувствовала, что это не очень хорошо по отношению к твоим, и мне было плоховато. А сейчас – не стыдно почему-то! А тебе – совсем не стыдно?
– А почему мне должно быть стыдно?
– Это же неверность! Неверность – всегда плохо. Это все я виновата. Но теперь уже что делать? – Катя была тихая, бормотала все это сокрушенно, будто сама с собой разговаривала, лицо ее было серьезно и устремлено куда-то вверх, мимо Андрея.
Андрей стал целовать настойчивее, не слушал ее слов, и наконец, впился в нее губами. Теперь уже все равно, остатками сознания думала Катя, обнимая Андрея.
Алексей открыл дверь подъезда, занес внутрь чемодан и большую сумку, поднял их к лифту. Ему было неудобно – он не выпускал из рук огромный, тяжелый букет любимых Катиных ирисов, который вез из Лондона. Лифт, привычно погромыхивая металлическими суставами, спускался вниз, Алексей подсветил почти уже утренние цифры на часах. Прижал букет к груди и, нахмурившись, замер, сдерживая волнение.
Поднялся наверх. Улыбался глуповато и даже пугливо, сердце колотилось от непонятного страха, открыл дверь квартиры, внес сумку и застыл. Он ждал сонной, нежной и теплой тишины, и даже слышал заранее, как пахнет сонная Катя, но в Катиной комнате ритмично задыхалась кровать, и раздавались громкие и стыдные звуки двух людей, которые ни с чем нельзя было спутать. Это Настя, – испуганно решил Алексей, соображая, где же может быть Катя, машинально занес чемодан, в висках стучали барабаны, он хотел пройти к себе в комнату, но остановился. В Катиной комнате закричали, это был ее голос. И он не звал на помощь. Сердце Алексея из испуганного и счастливого превратилось в мертвое. Букет покатился из рук, он торопливо вышел из квартиры.
Через какое-то время дверь спальни открылась, и Катя наткнулась на чемоданы и огромный букет нежных ирисов. Она одернула и завязала халат и осторожно заглянула в комнату Алексея. Там никого не было. На кухне тоже никого. За окном было черно, ее счастливая первая брачная ночь с человеком, которого она, возможно, любила, стала трезветь, меркнуть и превращаться в темное и непонятное утро. Она мылась под душем, думала путано о цветах, об Алексее, Андрее, его жене и сыне. Сбивалась мыслями. Она ни о ком сейчас не могла думать. Тело, которое она намыливала, было другим, или не тело, но она сама… она ясно чувствовала перемену. С ней что-то произошло, и она не понимала, хорошо это или плохо.
В дверь ванной поскреблись, потом она медленно отворилась. В проеме стоял Андрей в набедренной повязке из ее ночнушки с распакованным букетом ирисов:
– Ты забыла их на столе, поставить в воду? Или, – он опустил глаза на свои чресла, на дыбившуюся ночнушку, – потом поставим?
Катя прикрылась полотенцем и невольно отвернулась в сторону, так досадно вдруг сделалось за Лешкин букет, но, главное, за эту глумливую и самодовольную пошлость, которой никогда раньше не было. Андрей перехватил ее взгляд и закрыл дверь.
Когда они пили кофе, Катя, как ни старалась улыбаться, была грустна. Андрей же, как ни пытался соответствовать ее настроению, которое он понимал по-своему, выглядел счастливым, все время держал Катю за руку и бормотал своим баском, что будь его воля – не уезжал бы от нее никогда. Или даже целый месяц не выходил бы из этой чудесной квартиры.
– У меня было такое. Я учился на первом курсе и жил в общаге. И на каникулы ко мне приехала моя любовь из Астрахани. Мы неделю не выходили из комнаты. У нас было несколько бутылок финского ликера и большой пакет мандаринов. И все! Неделю не выходили!
– Она была красивая?
– Да, очень!
– И что же ты не женился?
– Молодой был… даже не знаю. Молодые парни редко бывают достойными по-настоящему красивых женщин! – Андрей виновато, не перед Катей, но перед той девушкой, смотрел в пол, поднял на Катю взгляд. – Не знаю, правда. Наверное, потому, что она была лучше меня. Ничего, что я тебе такие вещи рассказываю?
– Про близость с другими девушками?
– Ну да, ты не ревнуешь?
– Я не знаю. Пусть все останется, как было. Хорошо, что мы ничего не скрывали друг от друга.
Последний день 2014 года прошел в хлопотах. Катя несколько раз звонила Алексею, телефон был выключен, и она уже начала думать, что его вещи и букет просто кто-то привез. Она зашла в его комнату, рассмотрела чемодан и сумку. В сумке лежал ноутбук, с ним Алексей не расставался.
Она понимала, что случилось что-то не очень приятное для Лешки, но понять его чувства в этот момент не могла. Замирала вдруг среди дел и пыталась спокойно представить все: вот он летит в Москву, на Новый год к родителям, по дороге заезжает ко мне. Наверное, он догадался, или, может, слышал, что я не одна…
Она даже чуть краснела от этой мысли, но стыдно ей не было. Счастье не знает стыда. Мы отлично слышим гром своего сердца, когда любим мы, и как же трудно различить трепет другого сердца, когда безответно любят нас. Ей очень хотелось увидеть Лешку, просто обнять, прижаться к нему и даже рассказать ему все, что с ней случилось в эти дни. Поделиться счастьем. А это счастье? – замирала, растревоженная и радостная.
Я его люблю? Я, правда, его люблю? Катя то и дело застывала с этим, главным вопросом, который кто-то подсовывал ей целый день. Он приходил с разных сторон, звучал по-разному и даже, как будто, был счастливым, но и тревожным тоже. И Катя, закусив уголок кухонного полотенца, начинала тихо и благодарно плакать, вспоминая бесчисленные и терпеливые Андреевы заботы о ней, о ее семье. Ей хотелось отдать себя всю. За выздоравливающего отца это была небольшая плата. Она плакала и улыбалась, придумывала, что можно было бы еще добавить? Больше у нее ничего не было.
