– Спасибо, я уйду, – Катя двинулась в сторону метро.
Она отошла недалеко, полицейские догоняли быстрыми шагами.
– Девушка, стойте, мы обязаны посмотреть ваши документы и сумку! – высокий крепко взял ее за локоть.
Катя отдала сумку, достала паспорт из сумочки. Полицейский шагнул к лавке, открыл молнию, сверху лежала книжка, еще книжка, свитер, потом ночнушка, Катя отвернулась. Полицейский сунул руку, ощупал дно сумки, потом застегнул.
– Вы нас извините, вы… у вас лицо очень бледное и это… знаете, а тут дождь идет! – извинялся с зубами и усиками, участливо разглядывая ее синяк. – Давайте, мы вас проводим. Вам куда?
Катя молчала. Она не знала, куда ей. Куда мне? Куда?! Больше всего хотелось вернуться во вчерашний вечер и не пить тот коктейль. Она сама попросила о нем Лешу. «Кровавая Мери» – водка с томатным соком. Ей казалось, что именно тогда все и началось. Отец был прав – ее пьяный вид совратил тех мужиков, которые до этого спокойно смеялись, разговаривали и угощали ее шашлыком.
– Можно мы вам сумку донесем? – опять предложил маленький полицейский и взял ее сумку. Он был одного роста с Катей, прозрачная пленка на его фуражке отчего-то стояла куполком, и он был похож на женщину в парикмахерской.
И еще на Ваню-молдаванина, такие же маленькие глаза, Катя даже присмотрелась к нему тревожно, вспоминая безумные Ванины взгляды и трусливые руки. У полицейского лицо было спокойное, даже сочувствующее, она молча взяла у него сумку и пошла по бульвару.
Телефон зазвонил в сумочке, она достала его, много звонков было пропущено. Это был Лешка:
– Катя, ты где, я тебя ищу целый час!
– Да-да… я в метро была, – быстро ответила Катя.
– А ты где? На работу поехала? – слышно было, как он волнуется.
– Нет… Леша… – у Кати все похолодело внутри.
– Что? Катя! Я тебя слышу! Я слышу, Катя…
– … тебе не противно со мной разговаривать? – спросила сухо.
– Мне?! С тобой?! Что с тобой?
– Ты же вчера все видел?!! – то ли спросила, то ли укорила.
– Что ты, Катя?
– Все это! Ты все видел! – у нее сорвался голос.
– Я не видел ничего… Что я должен был видеть? Ты зачем это говоришь? Это все неважно! Ты где?!
– Да-да… это неважно, – машинально повторила Катя.
– Ты домой когда придешь? Я пиццу купил, «Маргариту»…
– Леша… я тут побуду…
– Где тут, Катя?
– … я у друзей… уже поела… В ресторане, то есть в кафе… – и она засмеялась, пытаясь изобразить, что у нее все в порядке. Получилось нервно и совсем не похоже на смех.
– Хорошо… – растерянно согласился Леша, – я хотел сказать, не ходи на работу, больничный возьми, я с тобой побуду, если хочешь, я все фильмы Данелии сейчас скачиваю. Ты же его любишь…
Катя молчала.
– Катя?
Она не могла ответить. Подбородок дрожал, слезы текли, Лешин звонок добивал ее, накрывая страшными воспоминаниями. Деться ей было некуда.
– Ну ладно, я тебя здесь буду ждать… – начал было Алексей.
– Хочу… побыть… одна… – губы ее тряслись так, что она не могла говорить. Выключила телефон.
Она чувствовала себя бесконечно униженной. Навсегда. Ничего уже не могло помочь. Ее раздели, распяли, держали ее руки, хватали везде и смеялись. И она ничего не могла с этим сделать. Ничего не могу… ничего уже не могу изменить, – крутилось в голове, – они со мной что-то сделали, и это уже навсегда. Господи, как же так? За что мне это?
Они могли быть больные, – пугалась вдруг Катя, озиралась вокруг, – и я теперь больная.
Она сидела на лавочке, юбка промокла насквозь, Катя перешла улицу, зашла в небольшой продуктовый. Там было тепло, народу никого, она хотела есть и стала смотреть на продукты под стеклом.
Из подсобки выглянула молодая круглолицая продавщица, она продолжала еще смеяться над чем-то, увидев Катю, сделала безразличный вид и бросила привычно через прилавок, ровно с такой силой, чтобы перелетело:
– Говорите!
– Да-да… – Катя соображала, что же можно купить, чтобы съесть прямо так. Голые куриные крылышки и бедрышки, длинные и короткие колбасы – все мерзко напоминало о вчерашнем, Катя почти с испугом отвернулась.
Продавщица постояла и опять ушла в подсобку. Там зарокотал мужской басок, взвизгнула женщина, и опять засмеялись. Катя вышла из магазинчика. Зазвонил телефон, номер не определялся.
– Это я звоню. Как ты? – голос был Настин, но осипший, и то ли усталый, то ли недовольный чем-то.
– А ты? С тобой все в порядке? – спросила Катя с тревогой.
– Нормально… Ты дома?
– Нет.
– А где? – в голосе Насти явно послышался испуг.
– Я тут… просто пошла, гуляю.
– Одна? – недоверчиво спросила Настя.
– Одна.
– Как… вообще?
– Нормально.
Настя молчала, потом, вздохнув, заговорила:
– Тут, короче… ты в больницу не ходила?
– Нет.
– Эти хотят тебе денег дать, чтобы ты никуда не ходила. Говорят, они не хотели, не знали, что ты девочка. Ну, короче, всякая такая херня. Что им сказать?
– Зачем? Мне ничего не надо!
– Я им так и сказала, но они… а, ладно. Если они тебя спросят, скажи, что…
– Почему они меня спросят? – испуганно перебила Катя.
– Ну, вдруг. Они… – Настя замялась.
– Что? Что они? – нервно крикнула Катя в трубку. – Я ничего не хочу! Не хочу никого видеть!
– Я бы на твоем месте тоже никуда не пошла. Позор один! Ты же пьяная была, это все подтвердят, правильно?
– Настя? – оторопело шепнула Катя в трубку.
– Слушай, а они тебя трахнули?
– На-астя! – Катя выронила телефон и схватилась за лицо.
Телефон упал на мокрую дорожку и разлетелся. Батарейка отскочила далеко. Молодая женщина, шедшая мимо, вернулась, собрала все и протянула Кате:
– У вас что-то случилось? Вам помочь?..
– Нет, ничего, – Катя сунула телефон в карман и быстро пошла по дорожке.
– Простите, это ваша сумка?
Катя вернулась, взяла сумку и, пряча от женщины глаза, направилась вдоль мокрого бульвара.
Никого-никого не было на белом свете, к кому бы она хотела пойти сейчас.
Весь этот день она провела на ногах, сидела в каком-то маленьком парке возле какого-то метро, была на вокзале, где у нее еще дважды проверили сумку и документы, долго стояла возле касс, заняла очередь, но билет не взяла. Потом просто стояла у входа в вокзал, как будто кого-то ожидая или на что-то решаясь…
