– За дело?! Дали бы судье – не сидел бы! Кто-то у нас сильно принципиальный! – Ирина стала поправлять постель, перекладывая с места на место неподвижные ноги мужа. – Все, давай, не будем. Я сказала – последний раз. У нас больше ничего нет!
– Катя деньги присылала?
– Да.
– Это несправедливо! – Георгий поймал руку жены. – Ей учиться надо, а она на бездельника работает. Он и ее деньги проиграет!
– Не говори громко, мама все слышит, – зашептала Ирина, – ты хочешь, чтобы его перевели на Дальний Восток?
– И что будет? Что он, погибнет там? Ты сама ведь скоро упадешь, у тебя круги уже черные под глазами!
Ирина вышла из комнаты, заглянула в зал, где в одиночестве играл Андрюша. Такой же белобрысый, как и Федор. Подняла глаза в зеркало, к которому были прикреплены фотографии. Они с Георгием, Катя – маленькая первоклашка с бантами, Катя танцует в бальном платье и Федор, стройный веселый красавец, с друзьями, с девушками, один…
Под глазами, и правда, были черные разводы. Ирина молча их рассмотрела, взяла мобильный телефон, накинула куртку и вышла в темноту улицы. По тропинке в снегу пошла от дома вниз к речке. У воды остановилась, послушала, нет ли кого. Никого не было. Ни у черной и страшной в темноте осенней воды, ни на улице с редкими фонарями. Набрала номер.
– Это Рождественская, Ирина Рождественская, я завтра приеду часам к трем… Ага. Да. Хорошо. А свидание не дадите, товарищ майор?
Она еще долго стояла у воды. Ни о чем не думая, просто слушая, как шумит осенний ветер, тяжелыми порывами налетающий на высокие береговые сосны. Лицо чем-то секло, Ирина подставила ладошку – летел мелкий колючий снежок.
Утром она нажарила Федору пирожков, сварила курицу, поменяла у матери подкладки и клеенку, накормила всех, отвела Андрюшку к соседке и уехала. В барсетке лежали двести пятьдесят тысяч, в тяжелой сумке горячая передача Федору, укутанная пуховым платком.
Деньги забрал все тот же невысокий щуплый капитан с реденькими усиками и жестким взглядом, сказал, что будут пытаться отмазать Федора, но ничего не обещал.
Свидания не дали.
Жизнь была жизнью белки в колесе… Ирина, застыв в одну далекую точку, глядела за окно автобуса. Вертишься, вертишься, вертишься… как зверок. Только бешеная работа лапками, лапками, лапками. И не дай Бог выйти отсюда! Ой, не дай Бог! Ее семейство рассыпалось в ее воображении беспомощными, никому не нужными осколками. Она хмурилась на себя, начинала спокойнее думать и понимала, что если с ней что-то случится, то Катя вернется, займет ее место и удержит все своими руками. И Катя будет белкой в колесе! – криво усмехалась Ирина, и ей так жалко становилось дочь, что она до боли сжимала ручки барсетки, лежащей на коленях, и упрямо нагибала голову, никак не желая отдавать Катьку. А если и Катя почему-то не сможет? – растравливала себя. Тогда – все! Мать в дом престарелых сдадут, Георгия в дом инвалидов, Андрюшку… Ирина не выдерживала и отворачивалась к окну. Слезы текли и текли. Ее никто не видел, и плакать можно было сколько угодно.
За что мне все это? Что я делала не так, Господи? Мать работала с двенадцати лет… за что ей такая старость? Андрюшке… ему тоже вот такую жизнь жить?! Автобус подскакивал, возвращая к реальности, она сидела в конце салона, сильно пахло соляркой и пылью. Дорога была неблизкая, на двух автобусах, с пересадкой.
Вернулась в Белореченск в сумерках уже, еле доплелась от автовокзала. В калитке вспомнила про Андрюшку и развернулась к соседке.
12
Мурад с Настей лежали в кровати, разморенные, даже и блаженные, окна задернуты темными шторами, и не понять было, сколько времени. Ночник горел на тумбочке с ее стороны. Настя – в новой короткой прическе, с длинной стильной челкой, которая очень ей шла – глядела в потолок и улыбалась.
Ее мечтания о «богатеньком дядьке» потихоньку сбывались. Больше месяца она почти постоянно жила у Мурада. Навела в квартире марафет, перестирала все, перемыла, купила новые шторы, красивую посуду, вешалки в шкафы. Настя не ожидала от себя такой хозяйственности, но квартиру было не узнать. Себе прикупила шмоток, прическу сделала. Пользуясь тем, что приводит в порядок квартиру, на рынок ходила не каждый день и ждала момента, чтобы объявить сожителю, что вообще не пойдет. Мурад на деньги был скуповат, на все ее домашние хлопоты смотрел с молчаливым прищуром, но и доволен был – кто же не рад будет чистому дому, да и рубашки теперь не надо было таскать в прачечную, они, выстиранные и выглаженные, висели в шкафу. Настя смотрела на эти рубашки и сама себе удивлялась. Только с едой дело пока обстояло не очень, Настя хорошо готовила простые вещи, ей же хотелось приготовить что-то изысканное, а тут нужен был опыт.
Не сразу все получилось. Поначалу она то ли не показалась ему, то ли у него не было привычки к долгим связям, но после той первой ночи он избегал ее, отшучивался, да и просто врал и не пускал в квартиру. Это было ужасно унизительно, Настя страдала, но упрямо шла к поставленной цели. У нее как будто не было выбора. И вот теперь, потратив на него столько сил, пользовалась на законных основаниях.
Настя скосила глаза на Мурада, потом мысленно отстранилась и представила рядом себя – они, конечно, были странной парой. Красивые, но каждый очень в свою сторону, не сочетались. Настя кусала губу, потом, почти нечаянно сказала негромко:
– Зато дети у таких бывают – закачаешься!
– Что?! Сколько там времени? – позевывая спросил Мурад, и, закинув руки за голову, стал потягиваться, изгибаясь всем телом.
– А как же дети?! – Настя скользнула на его грудь и прицелилась, куда поцеловать.
– На работу надо! Дети! – передразнил, близоруко улыбаясь, Мурад. – Сегодня уже два раза их делали! Ты что, еще хочешь?
– И ты тоже! – шепнула Настя. Одна ее рука крепко обнимала спину Мурада, другая бесстыдной змеей ползла вниз.
Мурад ойкнул и прижал ее к себе.
…Настя лежала на животе в ярко-красном шелковом китайском халатике, курила, болтала в воздухе маленькими изящными пятками и смотрела, как Мурад пьет кофе. Прямо на постели стоял поднос, на нем красивая чашка, турка с кофе, печенюшки в вазочке и пепельница.
– У меня через неделю день рожденья… – достав сигарету изо рта, мечтательно пропела, – четверть века оттянула!
– Я помню… Что хочешь?
– Не знаю… «Мерседес», может? – притворно серьезно рассуждала Настя. – Ладно, подари мне «Мерседес»…
– Э-э, зачем тебе «Мерседес»? На рынок ездить? – В тон ей отвечал Мурад.
– А ничего было бы… припарковалась так, иду такая… все в шоке! – Настя покривлялась и опять поболтала ногами.
– У нас был случай один, – заулыбался Мурад и поставил чашку на поднос, – короче, одни кореша поехали бухать на турбазу, ну там шашлык-машлык, напились, короче, а без девчонок были, и там уборщица одна немолодая, некрасивая, ну один пьяный пошел к ней, короче, в комнату. А парни бухают и все слышат через стенку. Он ее уговаривает, говорит: я тебе машину куплю, слово мужчины, клянусь! Так, на полном серьезе говорит, ну она дала, он с нее слезает и говорит: стиральную, потом штаны надел, а пацаны все слышат, прикинь! Вот он оделся и говорит так: слушай, а тебе точно надо стиральную машину? Подержанную, слушай? А?! – Мурад заржал, звонко и взахлеб.
