– Бедный парень. И что было дальше?
– У Эдипа и Иокасты, его родной матери, родилось четверо детей. Две девочки и два мальчика. Хорошие детки. Немного психически неустойчивые, но это обычные последствия инцеста. А в общем и целом вполне нормальные. А потом в городе началась эпидемия чумы, и какой-то назойливый оракул, в каждой бочке затычка, объявил, что чума будет свирепствовать до тех пор, пока не отыщут убийцу Лая. В те времена люди не знали о вирусах. Считалось, что боги насылают на нас болезни в качестве наказания.
– Сейчас так говорят про СПИД. Даже я понимаю, что это бред, хотя я ни разу не врач.
– Понимаешь, сынок, в чем дело: прогресс происходит не с каждым.
– Тут я с вами согласен. Посмотрите на это ржавое корыто впереди нас. И оно еще едет!
– Возможно, сделано в Фивах. В общем, Эдип затевает расследование, и все улики указывают на… него самого! Представь, каково ему было.
– Хреново.
– Не то слово, хреново. Его жена, или мать, или жена-мать, Иокаста бросилась в спальню… В спальню! Сколько оттенков значений! В общем, бросилась она в спальню и там повесилась. Эдип срезал веревку, снял с Иокасты брошь и выколол себе глаза.
– Что, правда?
– Правда. И вся эта история… ключевой аспект западного мышления, миллиард невротиков, миллион психотерапевтов и мудаков, теория литературы, вся эта тревожность, весь этот гонор…
– Теперь его запросто лечат антибиотиками.
– Гонор – это не гонорея.
– Я же сказал, я ни разу не врач.
– В общем, ничего этого не случилось бы, если бы уже тогда изобрели круговые перекрестки.
– Вот же блин!
– Но в круговых перекрестках нет глубины и поэзии, да? В смысле, никто же не скажет всерьез: «Я стою на круговом перекрестке жизни». Нет, везде перепутья. В крайнем случае, перекрестки.
– Вы о чем?
– Сверни на следующем съезде, сынок. И мы дома.
Теперь Кло увидел вывеску. «АВТО ОТ АВТОЛИКА».
– Ой! А я о вас слышал! Вы Автолик! Тот самый! У вас автомобильный музей! Мы переехали из города вскоре после того, как вы тут появились. Вы из Детройта, да?
– Да! Хочешь посмотреть музей?
– У меня нет времени.
– Какой смысл во времени, если его никогда нет?
Кло припарковал «сильверадо», и они с Автоликом выбрались наружу. Из гаража, задним ходом на открытом джипе, выехал молодой парень. Настоящий красавчик.
– Как-то неровно идет! – крикнул Автолик.
– Так мотор-то дерьмовый, – крикнул парень в ответ. Он был в рабочем комбинезоне, заляпанном машинным маслом. На шее болтались массивные защитные очки. Парень заглушил двигатель и вылез из джипа.
– У меня к тебе дело. Нужно отбуксировать «делореан».
– Опять?!
– Кло… это Зель. Мой помощник, – сказал Автолик. – У нынешней молодежи лишь две разновидности. Либо бульдозеры с мозгами, как щебень, либо выпускники вузов, не чуждые ручного труда. Зель как раз из таких. Умный, страшное дело. Все время читает.
– Моя сестра тоже все время читает, – сказал Кло. – Слушай, я тебя, кажется, видел в «Овчарне».
Зель уставился в пол, словно тот имел сообщить ему нечто важное.
– Ну, в юности я тоже много читал, – сказал Автолик. – Чтение хорошо развивает речь. И обогащает словарный запас. Этот джип, кстати, принадлежал Эрнесту Хемингуэю.
– Запасная канистра принадлежала, да, – буркнул Зель.
Автолик пропустил эту реплику мимо ушей.
– Армейский джип тысяча девятьсот сорокового года. Эрнест Хемингуэй. Писатель. Во Вторую мировую служил в американской армии. В звании майора. Участвовал в освобождении Парижа. Проехался на этом джипе по всей рю де л’Одеон. Искал тот книжный. «Шекспир и компания».
– Про Шекспира я слышал, но не знал, что он был владельцем книжного магазина.
– Как я понимаю, ты не особый любитель читать, да? Вот держи-ка подарочек.
Автолик выудил из кармана потрепанную книжку в мягкой обложке, уже распадавшуюся по листочкам.
– «И восходит солнце». Эрнест Хемингуэй.
– Спасибо. Отдам сестренке.
– Нет, оставь у себя. У меня дар предвидения: когда-нибудь ты мне скажешь спасибо за эту книжку. А теперь я тебе покажу, что тут есть. Это «понтиак» Мэрилин Монро. Если хорошенько принюхаться, еще можно унюхать «Шанель № 5».
Когда Кло отошел, Автолик схватил Зеля за грудки.
– Хочешь пустить меня по миру? Он покупает «делореан».
– Он?!
– Я могу продать что угодно кому угодно, были бы у них деньги. Надо притащить «делореан».
– Ну ты и жулик.
– С детства мечтал стать жуликом. Это мое призвание.
– Я не могу ехать за «делореаном». Сегодня мне надо уйти пораньше. Я же тебе говорил.
– Из-за того, что сегодня приедет твой папа? За «Меркурием»?
– Да какой это «Меркурий»? Конструктор с поддельной документацией.
– Вот когда ты мне скажешь, что есть настоящего в этом мире аватаров и клонов, массового производства, репродукций и трехмерной печати, тогда и будешь рассуждать о подлинности и фальшивках. Нашелся мне умник.
– Да мне все равно. Потеряет он деньги, и поделом. Я не поэтому уезжаю пораньше.
Зелю было двадцать с небольшим, совсем с небольшим. Стройный, но широкоплечий. Пышные длинные волосы собраны в хвост, как у девчонки. Когда что-то его беспокоило, он хмуро рассматривал свои ладони, словно читал по ним, что делать дальше. Он уже больше года жил в гараже у Автолика. Просто однажды приехал на стареньком мотоцикле «Роял Энфилд», который сам же и модернизировал, и остался.
Автолик, отнюдь не святой человек, дал парню работу, а позже, когда увидел, что тот спит на кусках поролона, остающегося после ремонта машин, выделил ему угол в гараже. Зель много работал, читал свои книжки, почти никуда не ходил.
– Тебе надо с ним помириться. Он постоянно о тебе спрашивает.
– Он мой отец. Если захочет мириться, он знает, где меня найти.
– У меня пятеро детей. Я с ними не общаюсь.
– Ты мне не говорил, что у тебя есть дети.
– А я должен тебе рассказывать о моих детях? Мы что, собираемся пожениться? Я тебе лучше другое скажу, поважнее. Сожаления об ошибках настигают нас сами. Не надо гнаться за ними специально.
– Ладно, хватит о моем отце. Ты разрешил мне взять британский родстер.
– Я разрешил? А зачем тебе он?
Зель покраснел.
– У меня свидание.
– С кем?
