Однажды вечером, когда я, глядя на ее фотографию, беседовал с ними, мне пришло вдруг в голову, что прошло много времени, и Лапочка изменилась – ведь в этом возрасте меняются очень быстро. И у меня появилась блестящая мысль.
– Дядя, а почему бы Лапочке не послать свою фотографию Расти Родсу? Потом тот передаст ее Дасти, а тот уже нарисует тебе не хуже этой, только уже теперешнюю, ты увидишь, как она выглядит сейчас, понимаешь? Ну как, Лапочка, хорошая мысль?
– А этого не нужно.
Я глядел на эту фотографию, и глаза мои чуть не вывалились от удивления. На какой-то момент изображение изменилось. Конечно, это была та же самая девочка, но она вдруг стала старше, она стеснялась дырки в зубах и волосы у нее были зачесаны по-другому.
И она была живая. Не цветная стереофотография, а живая девочка. Разница очень большая.
Но я моргнул, и передо мною опять была та же самая фотография. Я хрипло произнес:
– Дядя, кто это сказал «А этого не нужно»? Ты? Или Лапочка?
– Конечно, Лапочка. Я только повторил.
– Это конечно, но я же не слышал тебя, я слышал именно ее. – Потом я рассказал ему про фотографию. Он кивнул.
– Да, так она сейчас и выглядит. Она просит передать тебе, что у нее режется зуб.
– Дядя, тут никуда не денешься. На секунду я незаконно подключился на вашу волну. – Меня немного трясло.
– Знаю. И Лапочка тоже знает. Только почему незаконно, сынок, мы всегда рады другу.
Я пытался переварить эту новость. Напрашивавшиеся выводы были даже более ошарашивающими, чем когда мы с Пэтом обнаружили свою способность. – Слушай, Дядя, думаешь, у нас может получиться еще раз? Лапочка?
– Можно попробовать.
Но на этот раз ничего не вышло. Только я, похоже, слышал ее голос вместе с голосом Дяди, когда она сказала:
– Спокойной ночи, Томми. – Но я не был уверен. Улегшись в постель, я рассказал все это Пэту. Когда я убедил его, что все это и вправду произошло, он заинтересовался.
– В этом, старик, стоит покопаться. Я, пожалуй, лучше запишу все это на пленку. Доктор Мэйбл обязательно захочет этим заняться.
– (Ты подожди, пока я спрошу разрешения у дяди Альфа.)
– Хорошо. Я думаю, это все его племянница, и каким-то непростым образом. Да, кстати о ней, может, мне с ней увидеться? Возможно, будет проще снова подключиться, если на каждом конце будут двое. Где живет его племянница?
– (Кажется, в Йоханнесбурге.)
– М мм… Неблизко, но, если доктор Мэйбл проявит интерес, Ф.Д.П. обязательно пошлет меня туда.
– (Возможно, но дай я сначала поговорю с Дядей.)
Однако дядя Альф сперва побеседовал с Доктором Деверо. Они вызвали меня, и Доктор захотел, чтобы мы прямо тут же сделали еще одну попытку. Я никогда не видел раньше его таким взволнованным – насколько это вообще для него возможно. Я сказал:
– Можно, конечно, только я сильно сомневаюсь, что у нас что-нибудь получится. Прошлым вечером ведь не вышло. Думаю, тот раз был просто случайностью.
– Случайность, случайность. Получилось раз, значит может получиться снова. Надо только хорошенько подумать о создании подходящих условий. – Он глянул на меня. – Есть возражения против легкого гипноза?
– У меня? Да нет, сэр. Только я плохо поддаюсь гипнозу.
– Думаешь? Если верить твоему досье, доктор Арно сумела. Ты только притворись, что я – это она.
Я чуть не рассмеялся. Наверное, я больше похож на Клеопатру, чем он – на хорошенькую Арно. Но я согласился принять участие в опыте.
– Все, что нужно вам двоим, это легкий транс, чтобы убрать все отвлекающие обстоятельства и сделать вас более чувствительными.
Не знаю, что я должен был ощутить в «легком трансе». Я не чувствовал ничего и не спал. Однако, я снова услышал Лапочку.
Думаю, интерес Доктора Деверо был чисто научным; любой новый факт, связанный с человеческой психикой, мог вывести его из обычной апатии. Дядя Альф думал, что Доктору также очень хотелось установить новую телепатическую линию связи, так, на всякий пожарный. В том, что сказал Дядя, звучал легкий намек, что сам он задумывался, долго ли он протянет. Но был еще один намек, более серьезный. Дядя Альф со всей деликатностью дал мне понять, что если уже дело дойдет до этого, хорошо знать, что есть кто-то, кому он доверяет и кто может присмотреть за его девочкой. Он, конечно, не сказал этого прямо, в лоб, так что мне не пришлось отвечать, а то я, пожалуй, поперхнулся бы от смущения. Он просто дал мне понять – и это был наилучший комплимент, какого я только в жизни удостаивался. Я не был так уж уверен, что заслуживаю такого доверия, и поэтому решил, что обязан заслужить его, если уж дойдет до дела.
Теперь я мог, конечно, «говорить» с дядей Альфом, также как и с Лапочкой. Однако делать это без необходимости было все равно что навязываться, так что я пользовался новой возможностью только при наших беседах втроем. И я никогда сам не связывался с Лапочкой, только во время пары экспериментов, проведенных по просьбе Доктора Деверо для того, чтобы твердо установить, что я могу это сделать без помощи Дяди. Для этого потребовалось снотворное, из обычного сна Дядя сразу выходил, если кто-нибудь «кричал» на этой волне. Но потом я ее оставил в покое, не мое это было дело – залезать в мозг маленькой девочки, разве что она сама была к этому готова и хотела пообщаться. А вскоре после этого Пэт женился.
Глава 11
Проскальзывание
Все время этого первого ускоренного участка пути, после того как Доктор Деверо подержал меня за руку, мои отношения с Пэтом становились лучше и лучше. После того, как я сумел понять, что ненавижу и презираю Пэта, вдруг почему-то оказалось, что ни ненависти этой, ни презрения уже нет. Я излечил его от ужасной привычки без нужды меня беспокоить – для этого я сам занялся тем же самым. Будильник, скажем, он мог заглушить, а меня – не мог. После этого мы разработали живи-и-дай-жить-другому соглашение, и все пошло значительно лучше. Через какое-то время я заметил, что с нетерпением жду очередной связи с ним и понял, что он мне нравится. Не «снова», а «наконец-то», ведь я никогда не испытывал к нему таких, как теперь, теплых чувств. Однако в то же самое время, как мы все больше сближались, мы все более и расходились: в дело вмешалось «проскальзывание». Как видно любому из релятивистских уравнений, связь не является линейной; это самое проскальзывание сперва почти незаметно, но с приближением к скорости света оно нарастает, как бешеное.
При трех четвертях скорости света Пэт начал жаловаться, что я растягиваю слова; мне же казалось, что это он тараторит. При девяти десятых отношение было близко к двум, но мы уже разобрались, в чем тут дело: я стал говорить побыстрее, а он помедленнее.
При 99 % скорости света отношение перевалило за семь, и мы едва могли понять друг друга. Чуть позднее мы вообще утратили контакт. Эта неприятность была у всех. Разумеется, телепатия мгновенна. Во всяком случае триллионы миль, бывшие между нами, не приводили к какому-либо запаздыванию, ну хотя бы к тому, крохотному, как при телефонном разговоре между Землей и Луной; и сила сигнала не падала. Но только ведь мозг – это плоть и кровь; для размышлений нужно время, а наши скорости течения времени совсем разошлись. Я думал настолько медленно (с точки зрения Пэта), что он уже не мог замедлиться достаточно, чтобы меня воспринимать. Что касается меня, то я иногда понимал, что он пытается связаться со мной, но это был просто какой-то визг, смысл которого уловить было невозможно. Даже Дасти Родс не был способен что-нибудь сделать. Его брат просто не мог сконцентрироваться на изображении в течение долгих трех часов, необходимых, чтобы Дасти «увидел» это изображение.
