– Садись и нормально разговаривай, – произнесла она эти слова так, словно подрабатывала врачом в психиатрической клинике. От такой интонации веяло многолетней практикой.
Я осторожно присел.
– Значит, тебя что-то беспокоит?
«Меня?» Я хотел ее перебить, но она не дала этого сделать, схватив меня за руку.
– Послушай! Расслабь руки и разожми кулаки. Этим ты ничего не добьешься, поверь мне.
Я расслабил.
– Хорошо. Так лучше, – сказала она и принялась массировать мне ладони. Ее глаза смотрели прямо в мои. В них горел такой огонек, будто она что-то задумала.
– Значит, тебя тревожит мое состояние?
Не люблю я, когда со мной разговаривают, как с душевнобольным, но, тем не менее, я согласился.
– Что ты сейчас чувствуешь? – она проникала в меня своими глазами.
– Гнев, ярость, эмоции… – сказал я, что думаю.
Она нежно коснулась моей шеи рукой, а затем поднесла свои губы к моим.
– Направь этот гнев в меня. Нет, не бей! Ощути сейчас всю энергию, которая в тебе накопилась. Сожми мою руку. Можешь сильнее! Повали меня на простыню и сражайся со мной…
Это был вызов. Такой страстный и необыкновенный вызов. Я сжал ее руку, а затем наклонился к шее. Вдохнул ее волосы. Опьянел. Онемел. Ожил… Я провел пальцами по груди. Я почувствовал импульс. Толчок. Напряжение. Я ударил ее своим током, я опьянил ее бесконечным желанием, ее губы – вино. Ее глаза – это дно, это еще глубже. Темнее. Губительнее. Чем сильнее я в ней был, тем сильнее мне хотелось еще. Чувственнее. Я слышал удары в груди. У нее. У меня. Я чувствовал ее сжатые ноги. Я слушал язык ее тела. И он привел меня к ней. Удар… Ток по спине. Горло в огне. Слабость. Я, побежденный, упал рядом с ней. Задыхался.
Мы лежали минуты три молча, пока не восстановилось мое дыхание. Мне показалось, что она только этого и ждала.
– Почему ты не чувствуешь моей грусти? – произнесла она как-то отстраненно, словно ничего и не было мгновением ранее.
– А как мне почувствовать твою грусть?
Она смотрела в потолок, а я на ее профиль.
– Ты же как-то смог ощутить мою тревогу…
– Здесь не было ничего сложного. Ты всем своим телом говорила: «Не прикасайся ко мне, оставь меня в покое».
– Так почему не оставил?
– Мне показалось, что так будет неправильно.
Минуту мы молчали. Она дважды пыталась что-то сказать, но каждый раз проглатывала слово. Спустя минуты две она все-таки решилась.
– Понимаешь, иногда, когда ты меня касаешься пальцами, у меня такое ощущение, что твои руки обладают какой-то божественной силой. Не могу объяснить свои ощущения, но такое чувство, словно твои ладони – целебные. Исцеляющие. Мне нравится твоя энергетика, твой голос, твои слова, твои глаза, твой запах, руки… Это все мое. Все нужное! Но мне постоянно кажется, что ты можешь больше. Можешь сильнее.
– Я тебя не совсем понимаю… – честно признался я.
– А меня и не нужно понимать, меня нужно любить. Ты трахаешь меня, но не любишь.
Это были самые отвратительные слова, произнесенные ею. Мне стало неловко и не по себе.
– Что тебя так смутило? – словно прочитала мои мысли, ведь она в тот момент не смотрела на меня, только в белый потолок над головой. – Сами слова или то, что они имеют к тебе отношение?
– И первое, и второе, – в своем голосе я заметил нотку грубости.
– Я повторю их еще раз…
Но я ее перебил:
– Нет, не надо. Ты пачкаешь нашу простыню. От этого слова исходит вонь!
– Вонь обычно исходит от поступков, а не от слов. Слова не пахнут.
– Еще как пахнут, – категорично сказал я.
– И чем же они могут пахнуть: правдой или ложью?
Я ничего не ответил. Мне было непонятно, почему она так сказала. Чего она хотела добиться своими словами.
– Знаешь, чем отличается секс от любви?
– Знаю, – она испытала мимолетное удивление, я заметил это.
– Так скажи мне.
– Секс – это жажда удовлетворить свое тело. Любовь – это жажда удовлетворить душу.
Она повернулась ко мне и сказала:
– Так почему же ты в последнее время удовлетворяешь мной свое тело?
Я решил пойти в наступление, озвучив ее собственные слова.
– Ты ведь любовница… – сказал шепотом я.
Ее ответ заставил меня вздрогнуть.
– А ты ведь пьяница, если пьешь.
Мы молчали несколько секунд, смотря друг другу в глаза. Я не в силах был отвести свой взгляд, будто находился под каким-то гипнозом. Как и она.
– Хочешь быть моей женой? – эти слова пришли ко мне неожиданно, я и сам удивился от того, что их произнес. Они были явной ошибкой, но навеяны каким-то странным чувством к ней.
– Нет, – ответила мягко она. – Я не хочу потерять половину себя. Половину того слова, в котором моё предназначение, – она внезапно перевела свой взгляд на стену, что была позади меня, а затем добавила: – Не хочу потерять и половину тебя или всего. И половину того слова, которым тебя окрестила природа.
Мой голос заметно задрожал. Нет, не от ее отказа, а от того чувства – быть отвергнутым. Она уточнила, что не совсем отвергла меня, но на душе остался осадок.
– Не сейчас. Может быть, позже ты повторишь эти слова еще раз, и тогда я взгляну на нас по-другому и скажу тебе свой ответ. Но только не сегодня.
Она закончила. Больше я эти слова не повторял. И я осознал спустя некоторое время, что «не сегодня» – это значит «никогда». Я до сих пор не могу понять, почему она сказала именно так. Возможно, она так почувствовала. Да, несомненно, она чувствовала больше, чем я. Но ее непростительной ошибкой было думать, что у нас жизнь впереди.
* * *
Я много думал о том, что лучше – жить с умной женщиной или с глупой. И решил оставить это бессмысленное занятие, так как даже представления не имел, каково это – жить с глупой.
Я не любил уходить на работу, оставлять ее в квартире одну. Даже прощание на короткое время имело свой привкус. Губы не умеют лгать. Я только что хотел перечеркнуть свое предложение, так как до меня дошло, что поцелуи не умеют лгать. Но как можно перечеркнуть ее губы, когда они святее всех слов, моих и ее, вместе взятых. Люди умеют лгать словами, люди любят губами. Люди губят губами. И нет ничего прекраснее губ. Ничего! Губы имеют память. Но не хранят память обид. Глаза могут ненавидеть. Сердце – болеть. Обиды живут в солнечном сплетении. Но губы помнят тепло. Губы помнят радость. Губы помнят другие губы. На губах нет разлуки. Разлука в душе. Разлука в горле. Разлука в глазах. А разлучившиеся остаются на губах. И в очередной раз, когда мне предстояло ее ненадолго покинуть, я трогал не сердце, а губы. Этим жестом я говорил, что храню ее вкус.
