– Читай, – велел Карло вернувшемуся Левентису. – Никогда не слышал о Сервиллиониках… Повезло ему с фамилией.
– Вряд ли это фамилия, – не согласился гвардеец, покончив с посланием, – похоже, они все сервиллионики… Я про легатов. Клирики, уходя от мира, отказываются от прежнего имени, Орест, став божественным, мог перенять этот обычай.
– Мог, – согласился Карло, понимая, что отца Ипполита на время встречи с прибожественным придется куда-то деть. Во всем вменяемый клирик в отношении нового императора занял не лучшую позицию. Карло понимал, что священника коробит обожествление живого человека, но Создатель не торопился помогать своим детям, а Орест помог. И пусть называет себя как хочет.
– Госпожа Гирени начала собираться, – не стал развивать скользкую тему Агас.
– Очень хорошо. Турагису я напишу прямо сейчас, и утром пусть…
– Я… ыду! – знакомо завопило за дверью. – Я крыкну в это нэстыдное лыцо! Я… трэбую пысмо! Я трэбую посланцы ымператора… Я гост отца, и я трэбую уважения сына. Прынц отвечает за слово старшего… Я трэбую… Хрш… Хыр… Бат… су… М-м-м…
– Вывели, – удовлетворенно сказал Агас. – Мой маршал, позвольте вас поздравить с удачным назначением. Господин Фурис – настоящая находка.
Бывший гарнизонный писарь, водворившись в приемной командующего, умудрился навести казавшийся до того невозможным порядок. Теперь Карло не удивляло, что Фурис справился с мятежниками, такой одолел бы и дожиху Гастаки! Пургат ему и вовсе был на один зуб, но корпус склочный казарон не украшал, а легат мог так или иначе на него напороться. Рассказывай потом о неуместной жалости и о том, что Пургат слышит только то, что хочет, и понимает, как ему нравится.
– Агас, – распорядился маршал, – отвезешь Турагису не только Гирени, но и Пургата. Я напишу, а ты от себя добавь… Старик – человек крутой, управится. Да, отнеси письмо Фурису, пусть запишет в свою книгу.
– Уже записано. – Агас перевернул футляр и вдруг присвистнул. Карло вгляделся и понял, что герб империи тоже изменился. Нет, сам павлин остался павлином, но роскошный хвост превратился в веер из бьющих во все стороны молний, а некогда золотые розы налились кровью.
Глава 3
Бакрия. Хандава
Талиг. Старая Придда
400 год К. С. 16-й день Осенних Ветров
1
Молодая мать чувствовала себя прекрасно. Настолько, что вернулась к живописи и вовсю размалевывала нишу в своей гостиной. Первым, к вящему восторгу бакранской родни, принцесса изобразила козла с сияющими рогами. Козел, ненавязчиво напоминающий его величество Бакну, умильно тянулся к стройному человеку, у которого еще не имелось лица, однако намеченные парой штрихов волосы позволяли сделать определенные выводы. Матильда сделала, но предпочла оставить при себе.
– Отличный козел, – похвалила она, – только не слишком ли вы утомляетесь?
– О нет, – заверила Этери, вытирая кисти тряпочкой. – Надо же мне что-то делать, пока Премудрая не позволит мне выходить.
– И когда она позволит?
– Когда отвернется Зло, – улыбнулась кагетка. – Только не спрашивайте, когда именно это будет, я не знаю. Хотите персиков?
– Пожалуй. – Матильда вновь глянула на картину и уселась в застеленное лохматой шкурой кресло. – Как малышка?
– Чудесно. Я готова поверить, что козье молоко лучше материнского и тем более кормилицыного, хоть вначале и волновалась. Может быть, вы желаете вашего вина?
– Желаю. – Персик алатка все-таки взяла. – Мне повезло, что в Хандаве есть мансай.
– А мне повезло, что в Хандаву приехали вы.
В комнате приятно пахло фруктами, цветами и чем-то, на чём замешивают краски. Обиталище Этери вообще было приятным, но не иметь возможности даже птичек покормить… И все из-за свихнувшегося олуха, который если чего и хотел, так удрать!
То, что вломившегося в принцессин садик безумца покромсали на куски, Матильда восприняла без особого удивления, чудеса начались потом. Бедную Этери заперли в ее домике, вокруг которого неустанно водили то рожавшую лишь двойни козу, то падавшего с обрыва и не сломавшего при этом шею козла. Когда кагетка родила, ребенка тут же забрала премудрая, дабы выкормить «отвращающим Зло молоком», а Этери остались краски, кисти и стены. Навещать затворницу, впрочем, не возбранялось.
– Я закончу роспись к началу Осенних Волн, – призналась дочь Адгемара, – и устрою небольшой праздник. Надеюсь, вы к тому времени уже вернетесь?
– Наверное, но вряд ли надолго. Бонифацию нужно в Талиг, он все-таки кардинал.
– Я все время об этом забываю! Его высокопреосвященство ведет себя как Проэмперадор. Проэмперадор Варасты. Мне вдруг подумалось… – Этери широко распахнула глазищи. – У нас есть обычай отмечать день рождения отсутствующего друга, по нашим поверьям, это дарует ему удачу, а герцог Алва родился в начале Осенних Волн. Можно приурочить праздник сразу к его дню рождения, вашему возвращению и новому отъезду.
– И к окончанию картины, – подхватила разгадавшая слишком незамысловатую для дочери Лиса хитрость Матильда. – У нас будут целых четыре повода.
– Тогда решено. – Молодая мать пригубила свой бокал. Пила она, как бабочка, зато разливала вино не хуже пройдохи Валме. – А ведь я так и не рассказала вам, как появились тергачи.
– Разве? – удивилась алатка. – Я так поняла, что заезжий красавец понадобился сразу обеим царевнам, и, чтобы не было ссор, его пришлось превратить в петуха, а сестер – в куриц.
– Это было бы грустно… – Этери поставила вино на стол, резко так поставила, даже слегка расплескав. – Если бы всех мужчин, желанных более чем одной женщине, превращали в петухов, мир заполонили бы никчемные уродцы и их потомки.
– Действительно, – от души согласилась супруга кардинала, понимая, что логика собеседницы ей положительно нравится. Да и сама лисонька тоже. – Тогда кто и как оброс перьями?
– Когда обе царевны вытащили одинаковый жребий, раздались такие звуки, будто у самых облаков тронули струну. Жених пропал, словно его никогда не было, а ночью царевны увидели во сне неизвестный им цветок, и он обещал каждой исполнить любое желание, кроме одного. Обе сказали, что хотят вернуть исчезнувшее, но цветок ответил, что именно это и невозможно…
История тергачей, похоже, была заклятой. Не успела Матильда обругать болтливое растение, как явился начальник бакранского караула. Красивый бородач изобразил нечто, отдаленно напоминающее гвардейское приветствие, и объявил, что ее высокопреосвященству призывает его высокопреосвященство.
2
Старая Придда была кусочком юности. Счастливой. Увы, счастье узнает себя лишь на старых портретах и никогда – в зеркале. Граф Лэкдеми, он же корнет, теньент, капитан Савиньяк радовался и злился, получал выволочки и ордена, досадовал, заключал пари, дрался, бегал на свидания, пока не оказался главой дома и не понял, сколько солнца осталось в прошлом. Север надолго исчез из жизни, чтобы вернуться тающими снегами, войной, обвалами, и, наконец, проэмперадорством. Шалую молодость он, разумеется, не вернул.
