Разумеется, брат Анджело и кормилица делали все по-своему. Разумеется, Мари с Жанной дулись и жаловались. Робер, хоть и был вскормлен племянницей Жанны, монаху верил свято и держался твердо. Старухи отступали, будучи готовы наутро затеять новый бой, Эпинэ переводил дух, стоял несколько минут у колыбели и, непонятно чему улыбаясь, отправлялся к себе. Это начинало становиться ритуалом, однако сегодня слугам было не до происков врача. То, что дело худо, Иноходец понял, проводив упорно ночевавшего в старом замке Балинта. Привратник, обычно не упускавший случая сказать Монсеньору пару словечек, на сей раз изображал оскорбленную почтительность, явно набиваясь на расспросы. Робер расспрашивать не стал, но на подступах к апартаментам принца его поджидали не только Мари с Жанной, но и старший повар, приходящийся сыном одной и зятем – другой.
– Монсеньор, – возвестил владыка кухни достойным виконта Дарзье тоном, – он воняет! К утру немытыми ногами провоняет даже крупа.
– Ты о ком? – Робер потер готовый разныться висок.
– Они называют это сыром, – с отвращением объяснила Жанна. – Можно подумать, мы не видели сыра! Не будь вы нашим герцогом, я сказала бы, как эту мерзость назвал Этьен…
– Истинная правда, Монсеньор, – поддержала старую подругу Мари. – Добрый человек такое с собой не привезет.
– Добрый человек выходит к хозяйскому столу, а не гложет за закрытыми дверями всякое непотребство! – отрезала Жанна. – Помяните мое слово, нечисто с этими Валмонами – старик, может, и не человек уже…
– И трость эта его собачья. Сидит, будто на троне, а в руках палка. Его тащат, а он глядит…
– Граф устал с дороги, – сухо сказал Робер, отчетливо понимая: еще немного, и придется рявкнуть. – Сын ужинает с отцом.
– А Эпинэ для Валмонов и для сыра их вонючего нехорош, значит? – Жанна отпихнула зятя и встала перед Робером, как некогда стояла перед дедом. – Вы – хозяин, герцог, одних портретов за день не перетрешь, а для навозников этих…
– Да кто они такие, чтоб здесь свою мерзость навязывать?! – Глаза Мари нехорошо блестели. – Вас королева за главного оставила, вы принца спасли, вы – наш господин, а если что… Каштан у нас крепкий, любую тушу выдержит!
– Мари, думай, что говоришь!
– Да я-то думаю! Небось Мараниху за шкварник ухватила, пока маркиза, голубушка моя, остывала… Вот душенька ее и успокоилась! Сколь годов жаба эта ядовитая бедняжку терзала, за такое, по-хорошему, заживо б закопать, да времени не было! Чего доброго, вытащить бы суку велели прежде, чем задохнется…
– Тихо! – цыкнул герцог и хозяин, отнюдь не уверенный, что какой-нибудь слуга Проэмперадора именно сейчас не заплутал именно на этом этаже. – Хватит!
Замолчала, затрясла головой, точно просыпаясь, вздернула подбородок. Жанна отступила к стене, Этьен переминался с ноги на ногу, он был оскорблен за свою стряпню, только какими ножами резали спящих драгун, уж не кухонными ли? Правду Робер знать не хотел, но мало ли чего не хочешь, изволь понять наконец, как оно было. Тебе здесь жить… Хорошо, не здесь, а в старом гнезде, только от слуг и там не избавиться. Они оставались с дедом, они закрыли глаза матери…
– Мари, так это ты выдала Маранов, когда они хотели бежать?
– Берите выше! Уж я для моей госпожи постаралась… Если и были у меня грехи, в то утречко списались, так что я ей и в Рассвете послужу…
Она в самом деле сделала больше. Вешал Роже в своем старом шлеме и кирасе, но завела всех Мари. Именно она выкрикнула: «На каштан!» – не дожидаясь возвращения Никола, и ее послушали. Она была сильной, эта Мари, и она очень любила мать… Ради нее, живой, она перечила деду и грызлась с Маранами, ради мертвой – убила. Может, Левий и объяснил бы служанке, что она совершила грех, а может, напомнил бы самому Роберу, что люди исполняли свой долг, как они его понимали, только Левия за спиной больше нет. А домашние, знакомые с детства убийцы тут, и от них не сбежать, как бы ни хотелось, да и хватит Повелителю Молний бегать.
– Идите к себе, – велел Эпинэ. Нужно было что-то добавить, и он добавил: – Что сделано, то сделано. Сейчас хозяин – я, и у меня гости, извольте о них позаботиться. И хватит…
Чего именно хватит, Иноходец недоговорил, но слуги то ли поняли, то ли решили, что Монсеньор сказал все, и убрались. Робер долго слушал затихающие шаги, а потом увидел возле своих ног ветку лилий. Это не удивило – в саду их были целые заросли.
Глава 2
Талиг. Ауслезе
Старая Эпинэ
400 год К. С. 22-й день Осенних Скал
1
– Граф Лионель Савиньяк… – басом представлял высокие стороны друг другу Лауэншельд. – Принц Бруно…
При виде дрикса Ли немедленно захотелось стать варваром: расстегнуть мундир, упереть руку в бок, потребовать пива, рыгнуть, наконец. Так, для равновесия – уж больно суха и церемонна была физиономия победителя Вольфганга. Особенно в сравнении с портретами Фридриха, напоминавшего старшего родича, как идущий на нерест лосось – себя же мороженого. Савиньяк вежливо наклонил голову.
– К вашим услугам, ваше высочество.
В еще живой Нохе все тоже были к услугам всех. Кто до первой крови, кто – до последней.
– К вашим услугам, господин маршал. Моим спутником и свидетелем является достойный адепт ордена Славы брат Орест.
То, что Бруно взял с собой «льва», имело с полдюжины объяснений, но личная встреча именно с Орестом Савиньяка устраивала. Особенно после личной встречи с Фельсенбургом.
– Мир угоден Создателю. – Лионель улыбнулся уже привычной «закатной» улыбкой. – По крайней мере, в теории.
– Господа, – Лауэншельд был достойным подданным своего короля и посредничал со всесокрушающей якобы простотой, – прошу к столу.
Полковник мог говорить на дриксен, однако предпочел талиг. Бруно мог не понять, но понял и ответил. Это ни в коем случае не было уступкой, скорее знаком того, что старый бык не расположен к дипломатии и еще менее расположен впутывать в беседу переводчиков.
Накрытый в главном зале постоялого двора стол выдержал бы зажаренного целиком кабана, но его украшали лишь тонко нарезанный местный сыр, фрукты, оливки, а также кэналлийское и северные ягодные ликеры, уже разлитые по бокалам и рюмкам. Посторонних в просторном помещении не было – хозяин за дверью ждал вожделенного зова, охранники – как дриксенские, так и талигойские – топтались во дворе, а свитским было велено остаться во втором из двух местных трактиров. Обстановка располагала если не к убийству, то к откровенности.
– Чту и ожидаю.
Перед тем как сесть, Бруно осенил себя знаком, Лионель слегка сощурился и неторопливо поправил одну из манжет. То, что его шпага висит на правом боку, дриксы не видеть не могли, и, собираясь на встречу, маршал заключил пари сам с собой. Если «гуси» так или иначе заговорят о леворукости, Лауэншельд получит морисские пистолеты без насечек. Из тех, что в Агирнэ делают для друзей, а не на продажу.
