Невинный намек на тоскующего в плену собрата троим превосходительным бросила Матильда. Утром ей с поклонами вручили аж три послания.
– Поразительно. – Тоскующий отложил последний лист. – Поразительные события, если эти письма подлинные. И поразительное искусство, если это – подделка.
– Давайте исходить из их подлинности, тем более что у вас есть возможность это проверить. Почему бы вам не вернуться в Гайифу и вновь не возглавить вашу провинцию? В империи полагают, что вы у бакранов; никого не удивит, если казар Баата через свою сестру добьется вашего освобождения.
– А потом станет известно, что я был у талигойцев и что талигойцы меня отпустили, поверив, что я пекусь о Кипаре больше, чем о Паоне.
– Не понимаю, – пожал плечами Валме, – как это станет известно? Капрас не доносчик и к тому же знать не знает, кто вас захватил.
– Тот, кто подбросил эти фальшивки в мою резиденцию, – с горечью произнес губернатор, – вряд ли ограничился Капрасом. Это озеро в самом деле прекрасно, на его берегах хочется пребывать вечно. Тем более что за Рцуком меня если кто и ждет, то дознаватели.
– Не преувеличивайте. Ваши письма указали дорогу, но следовавшие к святому Гидеону господа вступили на нее по доброй воле. Если в итоге она приведет к созданию… пусть будет Великого герцогства Кипарского, вам дадут орден. Интересно, как он будет выглядеть? Павлин исключен, а как вам золотой, осыпанный бирюзой – ведь в ваших краях добывают бирюзу – грушак? Балинт Мекчеи, оказавшись в подобной ситуации, использовал перец. Знаете, кто стал первым кавалером ордена Перца?
– Герцог Алва.
– Алонсо Алва, – педантично уточнил Валме. – Это был первый случай, когда Алва приняли иностранный орден. Кэналлийские Вороны – очень странная фамилия… На первый взгляд они равнодушны к наградам, но стоит покуситься на монарха, который их чем-то пожаловал, и покусившегося ждут крупные неприятности. Сударь, ну зачем вам отказываться от… заслуженной награды? Неужели вы хотите отдать первенство угодившим к разбойникам недотепам? Лично меня это коробит! Одно дело, отступая перед превосходящим противником, попасть к нему в плен – это не стыдно хоть бы и королю. И совсем другое – не суметь извести бандитов и в конце концов стать их добычей. Волкодав, растерзанный волками, вызывает уважение, а что вызовет неряха, заживо сожранный клопами в собственной спальне?
– Я не писал этих писем.
– Это ваше последнее слово?
– Виконт, – на породистом лице была искренняя скорбь, – вы же видели моего субгубернатора. Его единственная слабость – его желудок. Найди он способ войти в приличную семью, он пошел бы очень далеко, но стал лишь вторым в приграничной провинции. Теперь он первый, и это первенство он не уступит. Найденные вами письма – это только начало…
– О! – восхитился Валме. – Так этот господин безупречен? Может, он еще и добродетелен?
– Как святой Гидеон, – с горечью признал превосходительный. – Вы видели мои шпалеры? Когда их повесили, субгубернатор стал пользоваться лестницей для слуг, за что снискал похвалу епископа кипарского, а он у нас, увы, из ордена Чистоты. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
– О да! И это прекрасно. Ваш безупречный у нас, то есть, простите, у вас в руках, но начнем мы с рыбы.
2
Письмо командующего Горной армией доставили около полудня, но Бруно не был бы Бруно, если б отложил обед и послеобеденный отдых. Свой резон в этом был – неизменность фельдмаршальских привычек намекала на то, что старик все еще хозяин положения.
Впрочем, новых желающих усомниться в главенстве Бруно не находилось. Капитан Рауф, сдавая Руппи роту, беззлобно заметил, что присутствие Фельсенбурга напрочь отбивает охоту спорить. Руппи в ответ пожал плечами, но услышать такое от не самого плохого рубаки было лестно. Школа Ринге, сама по себе очень неплохая, вкупе с фрошерскими вывертами творила чудеса. Иногда Руппи казалось – еще немного, и он обретет дар боевого предвидения, который приписывали Торстену и которым владел Вальдес. Увы, искры – это еще не пламя, порой Фельсенбург в самом деле угадывал, но, похоже, для этого требовалась ставка большая, чем жизнь. Бешеный же умудрялся угадывать даже на тренировках.
– Господин капитан, – порученец, немногим старше самого Руппи, смотрел на «полоумного Фельсенбурга» с плохо скрываемым восхищением, – вас вызывает фельдмаршал!
– Спасибо, Мики, – полоумный Фельсенбург с трудом сдержал желание дернуть благоговеющего за нос или за ухо и направился к начальству. Когда-то он мчался в каюту Ледяного, с трудом скрывая счастливую улыбку, но это было море, и это была юность, которая взяла и кончилась – то ли на эйнрехтской крыше, то ли на Китенке. Отношения с Бруно были сухи, как порох у хорошего интенданта, однако искры пока не летели. Чего им лететь, если и глава дома Зильбершванфлоссе, и наследник дома Фельсенбургов сходятся как в том, что с чумой надо кончать, так и в том, что сделать это непросто.
Уладив дела с фрошерами, высвободив свои силы и проведя необходимую подготовку, Бруно двинулся на север, собираясь проутюжить Дриксен от Гельбе до Полуночного моря. Кампания обещала стать на редкость пакостной даже при том, что старый бык мог рассчитывать не только на собственные силы. На северо-востоке и востоке собирали ополчение Штарквинды, а еще была армия, противостоявшая ноймарам. Когда, развязавшись с гаунау, бергеры и части Савиньяка укрепили оборону перевалов, командующий Горной армией поневоле убавил прыть, и Бруно надеялся на его помощь. Обмен письмами пошел сразу же после прихода новостей из столицы: генерал фок Гетц выражал лояльность братьям кесаря. Вначале этого хватало, теперь требовалось больше.
– Медленно ходите. – Облаченный в незастегнутый мундир – еще одна послеобеденная традиция, – Бруно с удобством расположился в разборном потертом кресле, с которым никогда не расставался. Будь это Олаф и будь Руппи прежним, эта привязанность к старой вещи умилила бы. – Ваша прыть проявляется очень избирательно.
– Да, – согласился Фельсенбург, – в приемных тереться я не умею. Зато ваша охрана скоро не только сможет со зверским видом стоять у вашей палатки, но и в поле начнет чувствовать себя как дома. Вроде наших «быкодеров» и фрошерских «фульгатов». Савиньяка охраняют именно они.
– Что ж, лишние тренировки еще никому не вредили. Можете считать, что я вами как капитаном моего конвоя доволен. Фок Гетц прислал толковое письмо. Он опасается уводить всю свою армию на запад: фрошерам и ноймарам в их нынешнем положении генерал готов доверять, но вот насчет Хайнриха он испытывает серьезные сомнения. Финт с выходом из войны показал, что Медведь способен на резкие движения, и как бы он теперь не вознамерился прибрать к рукам Аар. Родственные узы Бербрудеров с нами больше не связывают, от угрозы с юга Хайнрих себя обезопасил, а в кесарии – разлад. Самое время откусить что-нибудь на западе.
– Мне кажется, Хайнрих нацелился на восток. Я слышал, что Савиньяк, по сути, отдал ему Кадану. Она до Двадцатилетней принадлежала Гаунау, а «медведи» не любят терять.
