– Я тоже так думаю. – Альмейда потер подбородок. – Обуздать пошедшую вразнос толпу, из которой добрая половина – солдаты и гвардейцы, шаркун и кляузник не сумеет. Значит, либо Марге вас дурачил годами, либо в Эйнрехте завелся оборотень.
– Туда ведьмы не идут… – Руппи брякнул то, что следовало держать при себе, но кэналлиец и не подумал расспрашивать. Конечно, он же командует Вальдесом, должен понимать… – Господин адмирал, я вам еще нужен? Мне… хотелось бы спуститься к морю.
– Море и не такое смоет, – кивнул гигант. – Здесь вы мне не нужны, но можете быть полезны в Придде. Смерть кесаря не меняла ничего, «свадьба» Фридриха меняет многое, по крайней мере для Бруно. Регенту Талига будет о чем вас расспросить, а дальше как карта ляжет. Возможно, вас попросят переговорить с фельдмаршалом лично. Мы заинтересованы в перемирии, но теперь оно понадобится и вам. Если Дриксен не пойдет за Марге, вестимо.
Что сделает бабушка, узнав про несчастную лосиху? Бабушка, Бруно, Штарквинды, Бах-унд-Отумы? Какое же счастье, что мастер Мартин успел уехать… «Успел»?! А ведь это ты велел старику уезжать и напрочь об этом забыл. Не вспомнил даже в разговоре с отцом Луцианом, хотя адрианианец спрашивал едва ли не напрямую. Было, было в Эйнрехте нечто, из-за чего ведьма повернула, Марге расхрабрился, а гвардейцы с горожанами сорвались со всех якорей.
Руперт фок Фельсенбург посмотрел в черные сощуренные глаза.
– Я готов выехать утром. Дриксен перемирие требуется не меньше, чем Талигу. Если нужно, я напишу своей бабушке, герцогине фок Штарквинд, и принцу Бруно. Не представляю, что сейчас происходит в Эйнрехте, но адмирал Вальдес может что-то понять. Он…
– Он знает лишь одно, – махнул ручищей альмиранте. – Ведьмы плачут все чаще и тянут в море. Кого из ваших людей желаете взять с собой?
Никого не желает, но при встрече с Бруно наследнику Фельсенбургов понадобится камердинер, телохранитель, врач, секретарь, духовник, да хоть кто-то, лишь бы дрикс. Лучше всех подходит Лёффер, но ему в седло пока рано. Канмахер может пригодиться Олафу, абордажники слишком простодушны, остается папаша Симон… А что? Рану палач перевяжет, колесо починит, болтать лишнего не станет.
– Со мной поедет человек, который ухаживал за лейтенантом Лёффером. – Смерть на плахе, даже на виселице – и та чище расправы на площади! – Господин адмирал, что бы вы подумали, если б такое случилось не в Эйнрехте, а у вас?
Альмейда поднялся, почти загородив окно.
– Я родился в Алвасете. У нас такого не будет никогда.
3
Лисенок рисковал куда сильнее, но волновался отчего-то Капрас. Проклятая политика стремительно подминала маршала под себя, просто воевать не получалось, а ведь в приличные времена армии водили одни, а цель им указывали другие. Они и сейчас пытались, только уж больно много желающих пришлось на одного командующего отнюдь не лучшим корпусом – как ни вертись, всего не исполнить.
Карло про себя помянул «указчиков» злым тихим словом и привстал в стременах, оглядывая дорогу, хотя выказывать нетерпение вообще-то не следовало. Будущую встречу обставили как инспекцию возвращающихся в Гурпо войск, и вести себя надо было соответственно – маршал и вел. Принимал рапорты, проезжал вдоль марширующей колонны, проводя коротенький смотр, и оставлял продолжавший движение батальон за спиной. Если в эскадроне сопровождения и был кто-то купленный Каракисами, он не видел ничего необычного, насторожить возможного подсыла мог лишь сам маршал. Капрас это понимал – и все же, чем ближе была деревня с очередным непроизносимым названием, тем больше хотелось перейти хотя бы на рысь.
– Агас, – окликнул Карло втянутого в заговор гвардейца, – вы меня не осуждаете?
– Нет, – сын старого приятеля не колебался. – Вы не присягали ни Хаммаилу, ни Каракисам, а убираться отсюда нужно.
Довод был и сильным, и слабым, вопрос – с какой стороны посмотреть. Других оправданий, впрочем, не имелось, разве что увертки.
Третий по счету батальон скрылся за поворотом, поднятая башмаками пыль понемногу оседала, впереди, разрывая желтизну полей, зазеленели сады. Значит, уже скоро…
Люди Бааты появились вовремя, группа всадников – по виду казарон из небогатых и при нем с полдюжины то ли родичей, то ли охранников – неспешно трусила навстречу. Путники и путники, в одиночку сейчас нищий и тот никуда не отправится. Вспомнив, что нужно кивнуть Агасу, маршал придержал лошадь и понял: он таки волнуется. Сговоры за спиной командования Карло всю жизнь почитал свинством, а будучи полковником, и вовсе отказался сесть за один стол с неким почтенным землевладельцем, сколотившим состояние за счет оговоренного опоздания вверенных ему частей. Теперь кто-нибудь молодой и честный, чего доброго, сочтет продажной шкурой уже Капраса. И зря, потому что брать деньги, если их предложат, гайифец не собирался. По крайней мере, брать для себя.
– Мой маршал, – громко доложил вернувшийся в сопровождении пары кавалеристов Левентис, – мы их расспросили. Паломники.
– Паломники? – столь же громко переспросил Карло.
– Да, – подтвердил гвардеец. – Неподалеку есть место, якобы дарующее удачу в пути. Там когда-то построили часовню…
– Удача в пути и нам не повредит, – продолжил мистерию Капрас, – а лошадям не повредит водопой, до следующего ручья ехать и ехать. Заодно и Гапзиса дождемся, не хочу забираться слишком далеко на север. Командуйте привал. Левентис, вы и еще четверо… шестеро, за мной.
Проезжая петляющей среди каких-то злаков тропой, маршал удивлялся самому себе. Недавнее покушение настраивало на подозрительный лад, но Лисенка Капрас не боялся совершенно, и отнюдь не из-за эскадрона, который, случись что, был бы на месте в считаные минуты.
– Вы не помните, как называют сумасшедших, боящихся оказаться запертыми в четырех стенах?
Агас не помнил, гвардейцы такой ерундой головы не забивают. Карло оглянулся, и «небогатый казарон» выслал жеребца вперед, присоединяясь к «случайному попутчику».
– Чем знаменита эта часовня? – полюбопытствовал гайифец, зная, что парни Левентиса сейчас перемешиваются с кагетами.
– Она построена у родника, где святая Этери молилась о тех, кто в пути. – Проводник владел гайи не хуже Курподая и первого парламентера Бааты. – Так говорят клирики, но женщины уверены в другом. Тут ждала своего царя его синеглазая возлюбленная, а когда она ушла, памятью ее любви остались цветы. Ветер разнес их семена по всей Кагете, но первые расцвели на этих берегах. Смотрите.
Ложбина, по которой тек ручей, радовала глаз той слегка лиловатой синевой, что случается лишь в небесных полях, да и то не каждый день. Купол одинокой часовни тоже был синим, однако лучше б красильщики выбрали другой цвет, этот, может, где и выглядел бы неплохо, но здесь отдавал фальшью, а золотые аляповатые звезды вызывали желание либо отвернуться, либо взобраться наверх и замазать блестящую пошлость.
– Женщины приходят к синеглазой просить себе мужчину, – обрадовал кагет, – но они молятся на рассвете, а днем сюда заезжают те, чья дорога далека.
