– Не будет, – утешил генерал-адуан, – разве что у самого брода, а там поздно что-то кумекать. А если, ваше высокопреосвященство, того? Правду сказать? Что без нее драться сподручней…
– Я не то чтобы совсем против драки, – протянул Валме, ловя за хвосты и подтягивая сразу две мысли, – но я не хочу драться там, где не хочу. В обитель в таком настроении лезть, видимо, грех, однако не в том суть. Мы едем на переговоры, а посредники у нас кто? Кагеты. Значит, и встречаться нужно на кагетской земле. Аббатство же – эсператистское, то есть, где б его ни построили, оно стоит на земле Агариса, и хозяин там – Эсперадор, а если Эсперадора нет, то богопротивный, не спорю, конклав. Вы, ваше высокопреосвященство, как глава церкви Талига, можете, если пожелаете, принять приглашение равного, только где таковой?
– Рыбу кормит, – весело подхватил Коннер. – Здорово придумано!
– Сейчас еще здоровее будет, – пообещал Валме. – Кагеты встречают «павлинов» у брода, там же должны караулить и наши.
– Почему «должны», там они…
– И отлично. Дождя нет, сухо, сядем на травку и переговорим. Нужно только решить, как мы там оказались. Для четырежды радужного Сервиллия и тех, кто будет ему доносить.
– Чего проще? – засмеялся Коннер. – Порыбачить по дороге в Равиат заехали. Рыбеха тут одна водится, пальчики оближешь, только далеко ее даже в бочке не увезти. Уснет, а снулая она не в пример хуже.
– Точно! – припомнил Валме. – Мирикийский крутолобик где-то здесь и обитает! Надо спросить, как его кагеты зовут, наверняка звучно… Ваше высокопреосвященство, вы с ее высочеством польстились на рыбку, а с гайифскими паломниками встретитесь случайно. Поболтаете о рыбалке, потом «павлины» – молиться, а вы – как хотите.
– Хвалу Создателю я всяко воздам, – кивнул кардинал. – Хорошо придумано. Жаль, снасти не прихватили, ну да кто ж его знал? Что ж, сын мой, гони кого-нибудь к кагетам в монастырь и к переправе, пусть лагерь разбивают. Успеете в два конца?
– Успеем. Ты, капитан, гулять не раздумал еще?
– Я? – притворно возмутился Валме, как всегда перед прыжком ощутивший гаденькое желание отыграть назад. Ну за какими кошками он решил промять Мэгнуса и бакранов?! Расчувствовался, наплел о великом козлином предназначении, горцы воспряли, а тут еще и старая грымза завела про Зло, которое нужно отвратить. Присутствовавшего при сем Валме разобрал смех, но бывший посол сдержался. Зато брякнул, что долг бакранов – пробраться в Гайифу и посмотреть, не замышляют ли там предательства.
Объяснять волоокому Жакне, сколь важен будущий поход, было упоительно, но теперь пришла пора пересаживаться на козла и куда-то скакать, рискуя сломать шею. Вообще-то Марселя никто за реку не гнал, только вот беспастушные бакраны в Гайифе могли наерундить. Напугать тех же чиновников или нарваться на парней Капраса. Удержать распаленных собственной пророчицей и приветом от Алвы горцев было не проще, чем завидевших рогатую даму настоящих козлов.
– В следующий раз, – сказал себе по-кэналлийски Валме, – не станешь…
Как будет «вредничать», виконт не знал, а отступать было поздно. Неизбежность в лице глазастика Жакны уже себя обозначила, и потом репутация есть репутация. В Варасте и Сагранне наследника Валмонов почитали отчаянным, приходилось соответствовать.
– Ну, – буднично хмыкнул Бонифаций, – счастливо… Не балбесничайте там лишку!
– Не будем, – от души заверил Валме, заворачивая недоумевающую кобылу. – А вы без нас не впадите в какую-нибудь ересь и не подавитесь. Крутолобик принадлежит к костистым рыбам.
Глава 7
Граница Кагеты и Гайифы
400 год К. С. 23-й день Осенних Ветров
1
Бочка задрал башку и по́шло, не по-военному, заржал, сообщая о своей персоне пока еще невидимым чужим лошадям. Запыленный отряд как раз огибал каменистый горб, в который вцепились доцветающие дикие розы; сколько таких осталось позади, одинаковых и при этом неповторимых, как большинство жизней человеческих! А время равнодушным всадником едет мимо, не глядя на скромные кустики, которым только и остается, что цвести, цвести, цвести… До зимы.
Разожравшийся на кагетских харчах рысак опять заржал, попытался прибавить, и тотчас до путников донесся лихой адуанский свист – добрались-таки! Вот и славно – Матильда уже подумывала об отдыхе, но время поджимало, а неизбежное супружеское квохтанье больше злило, чем умиляло, правда, обойтись без него женщина уже не могла. Вот так и становятся курицами, коровами, комнатными, позабывшими об охоте дайтами… Сказал бы ей кто год назад, а тем более – сорок, сама заржала б не хуже Бочки!
– Все в порядке, душа моя. – Поминаемый в мыслях супруг ловко оттер конем кобылу Дугласа. – С полчаса назад к переправе прибыл гайифский разъезд. Превосходительные вот-вот нагрянут, только и успеем, что ноги размять. Ничего, спровадим еретиков и возрадуемся.
– На камушках? – хмыкнула алатка. – А где казароны с мясом и вином? Я к ним привыкла.
– Казароны едут, вино есть, а вот мясу не время! У Старого Рцука вкушать не рыбу – богохульство и ересь, место же здесь для лагеря по сухим погодам недурственное.
– Поверить, что ли? – Принцесса сдержала зачуявшего воду Бочку. – Пить не дам, не воображай! И драться не дам! Герой…
Герой фыркнул и попробовал растащить; Матильда привычно направила поганца в круп идущего впереди адуанского мерина. Она могла сто раз пересесть на лошадь без придури, но боевых друзей не бросают, и потом, рысак был земляком. Последней памятью о черных горах, старом замке, первом поцелуе…
– Нам вниз, – указал кивком супруг, – к Обросшему Яйцу.
– Куда-куда?
– Разуй очи дивные, узришь.
Пришлось зреть. У источенного временем и ветрами обелиска дорога разветвлялась. Налево тракт отворачивал от реки и в обход низкой, но когтистой гряды устремлялся к отвергнутому монастырю; направо дорога ныряла вниз, к переправе через Старый Рцук. Холодный и быстрый, он слегка замедлял свой бег, русло становилось шире и, видимо, мельче – в начале осени, во всяком случае, здесь обходились без моста. Речная долина была просторной и более или менее ровной, однако на горизонте вновь синели горы, а на саму переправу накатывалось пресловутое Обросшее Яйцо, словно бы оставленное на берегу чудовищной черепахой. С острого его конца к вершине вела вполне приличная тропа, теряющаяся среди невысоких горных сосен.
– Там и родник есть, – супруг хвастался, словно Яйцо было его собственностью, – и дрова… Ну, ядовитая, кто алкал казаронов? Любуйся.
Они подъезжали по монастырской дороге, пара разряженных красавцев и свита, довольно-таки по местным обычаям и неспокойным временам скромная: до сотни кагетов и десяток бириссцев – доверенным лицам казара без «барсов» никак. И все же заметней всех был обвешанный оружием великан-казарон – будто зубр в коровьем стаде!
– Жабу ж его соловей, – прошептала для порядка Матильда.
