– Теперь я понял, – после первых боев с чувством признался Гаржиак, – а ведь не верилось… Ну нельзя же так себя не жалеть!
– Можно, как видите, – утешил соратника вконец измотанный Робер. Гаржиак помянул Леворукого и поплелся к своим. На следующий день южанам снова пришлось пятиться, уж больно упорно погнал вперед собранных в кулак сумасшедших все еще безликий и безымянный мерзавец. Выстоять под таким напором было можно, лишь положив уйму своих, – Иноходца подобный размен не устраивал. Приходилось отступать и стрелять, пропускать и стрелять в спину, скрываться в садах и рощах и стрелять во фланг. Схватки медленно, но неуклонно смещались в глубь провинции, и все же ополченцы не побежали, а к ночи стали подтягиваться кэналлийцы с дальних застав. Эчеверрия справедливо счел, что пехота не может летать с тракта на тракт, а преимущество в кавалерии – это и преимущество в маневренности.
На рассвете Робер и рэй Сета ударили сообща, и малость подрастерявшие прыть бесноватые откатились назад, в пределы Кольца. Их вожак тут же принялся искать свободный путь, но обогнать конницу ему ни разу не удалось, а потом зарядили дожди, и все как-то стихло. Эпинэ пожал руку выручившему его рэю и вернулся в приспособленный под ставку трактирчик, где сочинил и тут же отправил злополучный доклад. Дювье приволок ужин, Робер заставил себя ковырнуться в рагу, но стоило бесценному сержанту убраться, рухнул на застеленную желтой периной кровать. Он проспал больше суток, и спал бы дальше, не прискачи гонец от Валмона. Проэмперадор Юга желал видеть командующего ополчением Внутренней Эпинэ в замке Лэ «так быстро, как это позволяет состояние дел на Кольце». Дела позволяли, и Робер выехал сразу.
2
Ариго витал в свадебно-розовых облаках, а Эмиль банально не желал думать, но отпускать счастливого мужа и гулящего жениха Савиньяк не собирался. Высшие офицеры Западной армии и союзнического бергерского корпуса должны совещаться с Проэмперадором, иначе на военных станут смотреть как на приложение к властям. Лионеля это по ряду причин не устраивало, а братца с Жермоном не устраивало копание в «потусторонней мути».
– Пожалуй, – задумчиво произнес Ли, – я произведу в генералы Придда. Он, по крайней мере, готов думать не только о дамах и дриксах.
– Герман еще всегда готов думать об обеде, – подхватил шутку Райнштайнер, – но очевидное непонимание важности того, что мы обсуждаем, удручает.
– Удручают ваши попытки остановить дождь, – отмахнулся Эмиль. – Можете дуть, хоть лопнуть, тучи не разогнать. Остается сидеть под крышей, пока само не кончится, но на деле все не так уж и скверно. «Гусям» и «павлинам» сейчас хуже, чем нам, а свернуть шею дуксии можно за пару месяцев. Жермон, ведь так?
– Конечно, – блаженно улыбнулся тот и внезапно переменился в лице. – Но штурмовать Олларию я не хочу.
– До штурма нам далеко, – успокоил молодожена Проэмперадор. – Без надежного тыла я Кольцо не перейду.
– И это правильно во всех отношениях, – поддержал бергер. – Лионель, я давно хочу узнать, почему вы придаете такое значение намерению Вальдеса отправиться после войны в морскую экспедицию. Вы полагаете, что он может обнаружить что-то важное? В таком случае стоит ли ждать? Наше господство на море неоспоримо, Талиг в состоянии отпустить несколько кораблей и одного адмирала прямо сейчас.
– Несомненно. – Почему бы и не объяснить? Райнштайнер или поймет и согласится, или укажет на ошибку, что не менее ценно. – Не представляю, что найдет Вальдес – возможно, ничего, а возможно, страну, где пчелы, и те будут из золота… Вы, Ойген, слишком буквально толкуете мои вопросы. Меня занимает не замысел Вальдеса, а то, почему этого не сделали прежде. Почему никто до сих пор не обогнул Бирюзовые земли? Почему никто не попытался по ним прогуляться? Почему до Франциска Вараста пустовала, а до прихода Алвы бакраны сидели в своих горах?
– Про Варасту унары и те знают, – зевнул Эмиль. – Церковный запрет.
– Церковь, любезный братец, еще и разврат запрещает, толку-то… Кстати, о церкви. Почему абвениаты пальцем не шевельнули, когда начали крушить их храмы?
– Леворукий их знает… – Господину командующему все явственней хотелось на волю. – Лень было.
– Не сказал бы, что ваши шутки уместны, – попытался воззвать Райнштайнер. Ничуть не пристыженный братец возвел глаза к потолку, и тут на пороге возник адъютант.
– Монсеньор, – странным голосом доложил он, – «фульгаты» задержали девицу в маске. Она намеревалась влезть в кухонное окно. Поняв, что ее заметили, незнакомка сперва пыталась скрыться, потом угрожала кинжалом, а теперь под угрозой самоубийства настаивает на немедленной аудиенции.
– Вы уверены, что это девица, а не корнет Понси?
– Монсеньор…
– Ну, мог же он переодеться? Хорошо, давайте ее сюда, и желательно без кинжала и яда. – А ведь тут прозвучало что-то любопытное. Или не прозвучало, а мелькнуло в голове?
– Ли, ты начинаешь опережать Алву. – Оживившийся Эмиль принялся сворачивать карты, для него совещание уже закончилось. – Рокэ частенько забирается к женщинам в окна, но к тебе они лезут сами.
– Небесспорный вывод. – А вот Райнштайнер явно намерен выпроводить девицу и продолжить разговор. – Герцог Алва, насколько известно, посещает дам, которых сам выбирает, и тогда, когда полагает возможным и нужным.
– Существенное отличие, – согласился Лионель. Что же и кто сказал? А ведь сказал! – В любом случае, сейчас я к личной жизни не расположен.
– Монсеньор, к вам дама. Она желает сохранить инкогнито.
Назвать это дамой можно было лишь с натяжкой. Незнакомка в мантилье и черной шелковой маске была не крупней гоганни. За исключением красноречиво распиравшей платьице груди – впрочем, женщины давно научились что-то подкладывать, что-то утягивать.
– Граф Савиньяк? – требовательно пискнула маска. – Мне нужен разговор наедине!
– Нет. – Теребит оборку. Браслета не видно, но ручки молодые, изящные. Дворянские ручки, хоть и без колец. И голосок господский, просить не приучена, вот топать ножкой – запросто. Ножка, кстати, должна быть маленькой…
– Но я не могу… – запротестовала незнакомка. – Это очень… очень… приватно!
– Эти господа не имеют обыкновения выдавать чужие тайны. – Лезть в окно в юбках с оборками… Селина надела бы мужское платье, но у Селины умная мать. – Сударыня, либо вы будете говорить при них, либо вас проводят туда, куда вы пожелаете.
– Мне надо в тюрьму! – Глаза блестят даже сквозь маску. Любовь, надо думать, и сейчас станет ясно, к кому. Молчать, так молчать, чтобы первыми заговорили мужчины, она вряд ли умеет, разве что Эмиль встрянет. Ариго слишком стеснителен и к тому же по самую шляпу влюблен, а Райнштайнер блюдет субординацию и хочет говорить о Вальдесе.
Девушка замерла. Наверняка она сейчас кусала губы – не будь маски, это могло бы растрогать.
– Вы… Он… Андрэ… Капитан Фантэн… Он дрался на Мельниковом лугу! Его нельзя…
