Фотограф на свадьбе – персона докучливо руководящая. Он и во Дворце бракосочетания сновал, выстраивал их, и во время поездки по городу, к местам традиционного фотографирования ленинградских новобрачных – у Медного всадника, на Стрелке Васильевского острова. Но без фотографа никак. Жених и невеста взволнованы до крайности. Они ничего не запомнят, а фото потом им расскажут, как все было. Таня с Иваном и не поняли толком, о чем просил фотограф, снимавший их со всех ракурсов. Мол, они потрясающая пара, дайте мне несколько минут, для витрины нашего фотоателье я вас крупно напечатаю. В другой ситуации они не стали бы позировать для рекламы, но теперь, безвольные, отдавшиеся на милость Соне и Мане – распорядительницам, подчинялись покорно, как рабы. Эти «рабы» были настолько прекрасны, что венчающиеся царские особы им в подметки не годились. По общему мнению гостей… никогда не бывавших на королевских свадьбах.
Отзвучали первые тосты. Мужчины сняли пиджаки и ослабили галстуки. Только жених потеет при полном параде. Его свидетель, по-старому дру́жка, плеснул Ивану водки в фужер, подкрасил клюквенным морсом – расслабься, вроде бы розовое шампанское, пей! Танины дру́жки, Маня и Соня, с завистью смотрят на дальний край стола, где сидит молодежь и периодически взрывы смеха раздаются. Марфа перестала волноваться, что еды не хватит, закуски холодные не доели, а еще закуска горячая – грибы в сметане под названием «жюльен». Потом основное горячее – эскалопы с гарниром. Главный повар ресторана торт свадебный ей персонально показал. Произведение искусства! «По эскизу вашего сына Дмитрия». Кабы не эпилепсия, Митяй бы Репина затмил. Да и то, Бога гневить! Митяй не пьет, дом-дачу отстроил, постоянно совершенствует. Уж от его совершенствований спасу нет: месяц в баню не ходят, потому что там какая-то хитрая подача горячей воды налаживается. Митяй в хлопотах своих очень похож на родного отца, свекра Еремея Николаевича. Который также все улучшал и улучшал дом в Погорелове, но больше для красоты, а не для практичности. Порода дает знать.
Марфа обводила взглядом гостей.
Василий поправляет на носу очки и что-то через стол втолковывает сидящему напротив Егору. Тот кривится и отводит глаза. Вот ведь казалось всегда: Василий младшим братом не интересуется, решай свои проблемы сам, если ты мужик. А с возрастом сокровенное, подспудное вылезло: что интересуется и переживает. Хотя чего уж теперь, когда одному пятьдесят в следующем году стукнет, а другому сорок пять. Однако Василий братку постоянно критикует и советы дает. Может, Васю совесть мучает, за суровое воспитание? Поди разберись. У Егора есть женщина Ирина с врожденно больным сыном. «Аутизм» болезнь называется. Марфа бы в жизнь не запомнила, если бы внук Илюша, глядя матчи по телевизору, не вопил: «Аут! Аут! Судья, козел, аут не заметил!» За «козла» Марфа внука ругала и грозила телевизор выключить. Про сестру Вася и Егор не забывают, переписываются. Аннушка, мать Елена, прислала поздравление, на отдельном листочке, говорят, какая-то молитва. Аннушка-Елена спрашивает, не хотят ли молодые венчаться? Вот еще! – общий отказ. Мол, они не цыгане. Которые дремучие и все в церкви брак закрепляют. Марфа тогда сказала, что никогда бы не подумала, что только цыгане теперича перед Богом будут узами соединяться.
Митяй занимает разговорами отца Ивана, а Настя – его маму. Родители Ивана по-деревенски смущены и по-сибирски сохраняют достоинство. Митяй отпустил бороду и не стрижет волосы, что твой битлз. Настя моложава, выглядит как дочь Митяя и сестра собственного сына Илюши, у которого замечательная жена Оксана, родившая Марфе ненаглядного правнука Димку. Ох, глаз да глаз, оголец, не усмотришь, а он уж напроказничал. Вот и сейчас носится вокруг стола, верховодит в компании детворы. Внуки и внучки Василия и Марьяны Димку слушаются точно главного атамана. Димка Настю не бабушкой, а по имени зовет. Что кажется недопустимым. А вспомнить Елену Григорьевну Камышину, мать Насти и первую жену Александра Павловича? Благодаря Елене Григорьевне брак Насти и Митяя только, может, и состоялся. Она тогда сказала, пусть внук меня зовет по имени, без всяких бабушек.
Через Василия передалось свойство Турков – рожать близнецов. Только теперь детки не умирают во младенчестве, что счастье. Над Васей братья посмеиваются: запустил расширенное воспроизводство. Вася, подвыпивши конечно, показывает язык: давите зависть.
За свадебным столом две беременные женщины на больших сроках: Вероника, дочь Василия и Марьяны, а также на сносях Катина внучка Оля, которая с мужем в Питере проживает. Катя, что сейчас в Узбекистане, – сестра Параси, матери Василия, Егора и Аннушки. Оля им двоюродная сестра. Беременные – хорошая примета? Была ли у них в Сибири такая примета? Марфа не помнит. По-человечески рассудить, обязано иметься подобное предзнаменье для плодовитости молодых. Александр Павлович как-то сказал, что если нет удобной приметы, то ее надо придумать. Потому что в приметы верят все: летчики, моряки, космонавты и даже министры разных отраслей. Александр Павлович важно смотрится. Старшие дети называют его патриархом. Высший церковный чин – такое отношение к ее мужу. Не в насмешку ли? Да и пусть. Главное, что давление у него сегодня с утра не скакало. Нюране спасибо: подарила прибор для измерения давления.
Нюраня и Максимка – вот пара на загляденье, предназначенная свыше. Будто Иван и Татьянка, жених и невеста, ради которых собрались, которых на свадебном пиру чествуют. Только через много-много лет. Развела судьба Нюраню и Максимку, на всю жизнь развела. Дык хоть сейчас увиделись. Всё гуляли Нюраня и Максимка по Ленинграду. Чего выгуляли? Сами разберутся, не маленькие, внуков женят. Лица-то у них хорошие, успокоенные. То ли точка в отношениях, то ли многоточие. Так Александр Павлович говорит: точка или многоточие, покажет будущее.
Клара еще больше растолстела и мужа раскормила что борова. Был Виталик тростинка, а теперь гигантская груша, ремня под выкатившимся брюхом не видно. Однако взгляд, выражение глаз остались прежними – извинительными, по-старопетербургски достойными и вежливыми. Марфа знает это выражение, со стояния в блокадных очередях помнит. Клара хоть и чумовая баба, но вносит в обыденную жизнь искрометность. Вот и сейчас люди к ней головы повернули, прислушиваются заинтересованно.
Эдик и Руслан. Сын Клары и сын Тамары Николаевны. О чем-то переговариваются. Тому уж лет десять, как на даче подружились. Два пацаненка-дошкольника: один толстый, другой тонкий, один прожорлив и ненасытен, в другого ложку супа не вольешь. И оба не включенные в общие затеи детворы, будто напуганные чем-то, ждущие наказания или насмешки. Марфа возьми и скажи Эдюлечке: «Ночью станет тревожно, ты в мою постелю прибегни». Хотя никогда ни сыновьям, ни внучкам не позволяла по ночам шастать. Эдюлечка, а следом и Руслан прибегали, забирались к ней под одеяло, она их под бочок себе устраивала, обнимала. Камышин, который всегда у стеночки спал, однажды обнаружил квартирантов, рассердился. Марфа потом мальчишек на рассвете, когда сама вставала, будила: идите у себя досыпайте, касатики. Брели с закрытыми глазами, как лунатики. Руслан и Эдик два лета к ней прибегали, а на третье уж нет. Выросли.
Степан совсем лысый. В кого только? У них отродясь плешивых не было. Наверное, в камышинскую родню. Степка теперь похож не на Александра Павловича, а на Хрущева. О чем-то живо рассказывает Елене и Вере – женам Володи и Кости. Тамара Николаевна улыбается благосклонно. Привыкла к тому, что муж перед каждой юбкой соловьем разливается. А на мать Степка поглядывает хмуро. Потому что Марфа намедни ему сказала, что хочет перед смертью внука Ипполита увидеть и еще хоть разок внучку Аллу, первое знакомство с которой не заладилось. Степан просьбу матери – в штыки. Что значит «перед смертью»? Поживи еще. Мало тебе внуков и правнуков, их уже, кроме тебя, никто не различает. Как я буду выглядеть, воспылай сейчас страстью этих детей лицезреть? Обыкновенно будешь выглядеть! Как отец-алиментшшик.
