– Малышне качели надо поставить и песочницу, – предлагал Илюша, – а нам бы стол теннисный.
– Кухню летнюю, – мечтала Марфа, – чтобы в доме от керосинки не воняло. Разбить огородик, смородину посадить…
– Курочек завести, – подхватывал Камышин, – деткам яйца свои, свеженькие. А то и козу, молочко парное каждый день. (Марфа радостно кивала, не слышала в его тоне издевки.) Коза будет пастись вокруг теннисного стола, а на участке не останется ни одного дерева! Между тем сейчас имеются великолепные корабельные сосны.
– Чего деревья жалеть? – горячилась Марфа. – Их в лесу много. Давай, Митяй, записывай в свою тетрадочку: «Наделать всем скворечников на корабельных соснах». Будем в них обитать и перекукукиваться. Что ж теперь, и про баню не заикаться?
Мечты о своем доме будили фантазию, вызывали споры и дарили то счастливое состояние духа, которое бывает, когда мечта общая.
Марфа помнила стенания свекрови Анфисы Ивановны: Еремей Николаевич строил дом очень долго – вечно. И Марфа была готова к тому, что Митяй будет тянуть две пятилетки. Однако сын распланировал работы и старался из графика не выходить. В первый год выкорчевали деревья и заложили фундамент, на второй год подвели дом под крышу, на третий занялись внутренней отделкой и въехали, когда она еще не была закончена.
Со стройматериалами было не просто плохо: достать дерево, столярку, кирпич, цемент, стекло – равносильно помидорам или огурцам зимой. Что мог, Камышин выписывал на заводе, остальное доставали у темных личностей. Настя, которая имела дело с мелкими спекулянтами, промышляющими импортными вещами, поразилась тому, что существуют спекулянты совсем другого масштаба. О том, что они поставляют ворованное, старались не говорить. Но откуда, если не ворованное, ведь не в магазине купленное? Хотя Камышин нервничал: на каждый кирпич должна быть справка о приобретении, накладная, товарный чек! В противном случае после первой же инспекторской проверки их всех посадят! Его и Митяя, а не спекулянтов, которых след простыл. «Будут вам справки, – пожал плечами Митяй, – только образец дайте». Он их рисовал очень правдоподобно! Настя завела большую папку-скоросшиватель, на обложке которой было написано: «Отчетная документация по строительству дома Дмитрия Медведева». Орудуя дыроколом, присоединяя очередную бумажку, Настя говорила, что Митяю особенно удаются печати и если так дальше пойдет, на следующем этапе он начнет рисовать деньги. Чего мелочиться, разменивать талант на вульгарные накладные по доставке песка и цемента? За шуткой она прятала страх. Они совершали противозаконные действия. Митяю грозила тюрьма. С другой стороны посмотреть – тюрьма плачет по любому мужику, строившему дачу.
Деньги почти кончились после закладки фундамента. Митяй хватался за любую работу, Настя взяла учеников, с утра до вечера к ним в квартиру тянулись дети и тренькали на пианино. Марфа распечатала кубышку, оставив несколько сотен – на случай войны, чтобы при первых признаках закупить продукты. Теперь у нее был подвал, в котором можно запастись, как на подводной лодке в автономном плавании.
Влезли в долги. Сначала занимали у своих: у тети Нюрани, Василия, Клары, потом дошла очередь до чужих – денежных знакомых и приятелей. Чужим отдавали точно в срок, свои не только не торопили, но и отказывались в будущем принять деньги.
– Ты мне еще проценты назначь, – говорил Василий. – За дачу, на которой мои дети лето проводят.
Но Митяй был тверд в решении отдать долги. Когда отстроятся и полностью оборудуют дом, участок. Перспектива была далекой.
Как подавляющее большинство дачников, они познали помойные утехи. Если на улице, на помойке валяется что-то стоящее, надо брать и нести в дом, потом отвезти на дачу. Настя тащила старые стулья с гнутыми ножками, с торчащими сквозь рваную обивку пружинами, облупленные туалетные столики и подставки для цветов – Митя отреставрирует.
Как-то пришла с горящими глазами:
– Выбросили потрясающий буфет! Огромный, в нем младшая группа детского сада может спрятаться. Я понимаю: не увезти, нужна бригада грузчиков и большая машина. Но, Митенька! Давай пойдем ночью и снимем дверцы, отковырнем карниз и накладную резьбу? Там еще дверь валяется с прекрасной бронзовой ручкой и фигурными петлями.
Помоечный ажиотаж захватил даже Илюшу. Он притащил три чугунных радиатора, еще дореволюционных – выбросили из дома, в котором капитальный ремонт. Марфа гуляла у этого дома с внучками и тырила новенький силикатный кирпич, сваленный в кучу. Неаккуратно свалили: много покололось. Марфа складывала по пять кирпичей в сумки из плотной холстины, сверху накрывала газетой, для конспирации могла сверху положить буханку хлеба. И так каждый день. И она была не единственной, кто воровал. Штабель кирпича с вечера на утро заметно уменьшался, оставались только обломки.
Однажды Марфу остановил молоденький милиционер. Она испугалась, но милиционер предложил донести сумку до подъезда – ему стало жаль женщину, у которой руки заняты, а дети не слушаются, не хотят идти рядом, женщине приходится на них кричать.
– О! – удивился милиционер тяжести. – Что там у вас?
– Кирпичи, – честно ответила Марфа.
– Ха-ха, смешно!
С внутренней отделкой и коммуникациями помогали братья, приезжавшие в отпуск и давшие Митяю кличку Бригадир. Совместный физический труд доставлял им удовольствие, хотя подтрунивания друг над другом не прекращались. Оказалось, что доктор физических наук ни бельмеса не смыслит в автономной канализации. Морской биолог не отличает шуруп от самореза, артиллерист застывает в недоумении перед половой доской, про режиссера Степку и говорить нечего, прибил наличники вверх ногами. Но и сам Бригадир, самозваный архитектор, не единожды напортачил с расчётами, на что ему указывали с особым удовольствием.
Когда вечером звучала команда: «Шабаш! Штык – в землю!» – они наперегонки мчались к летнему душу. Первому достается теплая вода, последнему – подкачанная насосом из колодца ледяная.
По участку носятся дети, свои и чужие, соседские. Длинный стол под соснами уже накрыт скатертью. Вокруг стола лавки, сколоченные из досок. Под руководством Марфы женщины носят приборы и закуски. Александр Павлович сидит в кресле с газетой, смотрит поверх очков. У него вид патриарха, благодушно взирающего на свое царство. Ветерок доносит с Залива запах моря, который смешивается с хвойным запахом леса и разнотравья с луга за околицей.
Марфу гнилостный запах большой воды, «биологии моря», отвращал, а хвойный и травяной она очень любила. Пахло не так, как в Сибири, но отдаленно похоже. В зной даже на сенокосе скошенные травы не дарят дух. Каждая травинка словно запечатывается невидимым сургучом. Но вот солнце перекатилось через небо, покраснело, брызнуло в стороны багряными, оранжевыми и синими всполохами. И травы распечатываются, испускают аромат – такой дурманящий, что никакие духи из склянки не сравнятся. Голова кружится, пьянеешь без вина и готова на всякие глупости. На сенокосе-то и на летних гуляньях за девками и парнями только смотри и смотри – хмельные без вина, они натворят, потом не расхлебают.
