– Ты не единственный вернувшийся воин!
– Не спорю.
– Так ничего и не понял?! – Она потрясла тесёмкой. – Вспомни, как эта вещь впервые попала к тебе. Ты так искусно изображал незаинтересованность, но так жаждал поскорее заполучить ключ…
– Говорю же, тогда я ошибался.
– И вспомни, что ты дал мне за него взамен.
– Расписку? – Он ухмыльнулся.
– Что ты дал мне взамен за ключ Учителя?
– Ну прекрати уже…
– Один тотемный предмет в обмен на другой. Вышло случайно, никто тогда ничего не знал. Но что ты мне дал?
– Ах, вот ты о чём… ну, да, я показал тебе череп Горха.
– Ты мне его дал. В руки.
Он рассмеялся.
– И что?! Это ничего не меняет. Что ты там себе навыдумывала?
Ева отвернулась, вглядываясь в дальний конец станции. Но там ничего не было, лишь глухая заваленная стена угадывалась в кромешной темноте. Произнесла тихо, не оборачиваясь к собеседнику:
– Горх не выдал тебя. Лидия ему запретила. А я ведь могла бы догадаться, почему произошёл обмен, – сокрушённо покачала головой. – Ведь он возможен только добровольно, верно?
– Ты… – Отблеск озадаченности в его глазах мгновенно прошёл, но впервые он посмотрел на неё с интересом. – Ты сумела прочитать тайные страницы её дневника?
Услышав рядом своё имя и имя Лидии, чудовище немедленно отозвалось привычным трескуче-пустотным речитативом.
– Горх скучает по ней, поэтому и тебе оставался верен… Я на кого только ни думала, – призналась Ева с горечью. – Но ты был последним в списке. Потому что считался другом. И Горх словно вычеркнул твоё имя из моей головы. Но теперь всё поменялось.
Гкрх – тра-апп-апамм-гкркх
Наконец тот, кого считали хромым Алёшкой, сообразил, куда она клонит:
– А ты боец, Ева, – похвалил он. – До последнего цепляешься за жизнь. Представляю, чего ты себе нафантазировала… Уж не знаю, как тебе удалось прочитать её дневник, но вынужден огорчить: не было никакого обмена. Одного тотемного предмета недостаточно. А Лидии давно нет. Она умерла. Ты не хозяйка черепа.
Гкрх – тра-апп-апамм-гкркх – настойчиво повторил Горх.
Собеседник Евы поморщился, глядя на девушку почти с сожалением:
– Поэтому ты приволокла череп сюда, – ухмыльнулся, указывая на обёрнутый куском ткани крупный предмет, который она прижимала к груди. – Думаешь, я не догадался, что это?! Бедняжка Ева. И ты решила, что Горх станет служить тебе? Увы, ты напрасно обворовала Университет.
– Так считаешь? Это единственное, чего ты не учёл в безупречном плане.
– Решила поболтать напоследок? – Он не удержался от наигранного сопереживания. – Я тебя понимаю. Но бесполезно тянуть время. Никто не придёт на помощь.
– Именно время, – странно произнесла она. И снова посмотрела в глухой конец станции. – Твоё висит на волоске.
И что-то ещё услышал он в её голосе. Не только сожаление о том, что ничего уже не поменять. А какой-то внезапный и поэтому тем более непонятный отзвук угрозы. Он проследил за её взглядом: там кромешная тьма. Или… какие-то переливы, ещё более густые и тёмные. Почему-то плечи передёрнуло, а по лицу прошёл озноб.
«Что там такое?» – мелькнула бесцветная мысль.
Луч уже почти достиг алтаря с эликсиром. Пора. Он извлёк никелированный браунинг с насаженным на ствол цилиндром глушителя. Точно такое же оружие было у её наставницы. Тот, кого называли хромым Алёшкой, даже подумывал обыграть и это сходство. Потом решил, что это перебор. Если не соблюдать чувство меры, вещи ломаются. И тогда всё летит коту под хвост. Медленно, почти бесшумно взвёл курок: славное оружие – именно из этого ствола было отнято и собрано всё серебро живых. Остался последний выстрел, осталось, подобно алхимику, закончить грандиозную работу и вдохнуть жизнь в эликсир.
– Где Мелани? – монотонно и негромко спросила Ева. Она видела, что у него появилось в руках.
– Ах, да, Мелани… Ты знаешь, этот безвольный болван Хайтек оказался ни на что не годен, – он пытался говорить беспечно, необходимо было вернуть контроль, но эта набухающая тьма в дальнем конце станции… – Не способен справиться даже с пустяком. Пришлось обо всём позаботиться самому.
– Холодно мне! – вдруг крикнула Ева. – Где Мелани?!
«Вот это уже лучше, – подумал он. – Истерика тут гораздо уместней».
Он указал стволом на колонну:
– Она здесь, твоя Мелани. Тоже пыталась тебя защитить, – на одеяло, которым укрыл мёртвое тело. – Я же говорю, никто не придёт на помощь.
Потом опустил руку с блеснувшим в ней оружием. Добавил:
– Ей не было больно. И тебе не будет, я обещаю, Ева.
Она посмотрела на него дикими глазами. И опять он расценил это на свой лад, и опять ошибся.
– Ты можешь подойти, попрощаться с ней, – вдруг разрешил он. – Если хочешь. Совсем немного времени есть.
Вопреки ожиданиям Ева не бросилась к телу наставницы. Но и не подошла покачивающимся шагом. Поступь её оказалась твёрдой. Присела скорбно над Мелани, откинула одеяло, смотрела мёртвой в лицо. Потом поцеловала её в лоб. Подняла на него глаза. И сказала что-то непонятное:
– Тот, кто должен был стоять здесь вместо тебя, он тоже часть контура… его смерть. – Голос был отсутствующим, безучастным, как будто она просто читала вслух с листа поднадоевшую историю. – Но это оказался ты! Когда говорила, что ещё могу спасти тебя, имела в виду, что умрёшь как гид. Только ты выбрал кое-что похуже смерти.
Луч достиг алтаря и остановился, начал фокусироваться на эликсире.
«Ну, вот и пора», – подумал он, делая шаг к Еве. И в этот миг словно колыхнулся удушливо воздух внутри станции. Но сердце его обдало стылой тоской. Он непонимающе остановился. Это было там, в дальнем конце… Какая-то ещё большая тьма, будто прорвав и без того густую темноту обрушенной стены, приблизилась. Только разобрать было невозможно. Пока ещё невозможно. Однако холодок, пощекотав ноздри, дохнул ему в лицо. Сердце снова тоскливо ухнуло, забилось неровно. Он, напрягая зрение, всмотрелся туда, где должна была быть глухая обрушенная стена, и…
– Я не зря сказала тебе, что ты не единственный вернувшийся воин. – Что-то ведьминское послышалось ему в Евином голосе.
Он заставил себя сейчас не думать о Еве. Потому что видел уже, что выплывало из этой густой, наползающей тьмы. Он узнал его, смог различить в призрачном сиянии, приходилось встречаться. Но он ещё ни разу не видел его таким. И лодка его стала намного больше. Только не всё дело в этом. Что-то было в ней окончательное, бесповоротное, в мире живых такая лодка просто не могла существовать. И она плыла, медленно, прямо по гранитному перрону, разрезая твёрдый камень, как воду. Лодка, барк с бортами чернее смоли приближался; волны из-под его носа разбегались в разные стороны, словно умели делать камень жидким. Грозный лодочник в рубище правил веслом; его фигура оставалась неподвижной, будто он был каменной статуей, подёрнутой бледным призрачным свечением; лишь размеренные взмахи веслом, с которого стекала тёмная роковая вода морей смерти. Однако по лицу его струилась сумрачная ярость, и кипящий жадный тёмный свет исходил из глаз.
