– О, Доктор, да вы, оказывается, добрый самаритянин, который изо всех сил блюдет мои интересы.
– Доброго вам дня.
Он надел шляпу, поклонился и ушел. Заложив на засов дверь, Томми привалилась к ней.
Подумать только! Вот еще одна головная боль.
На следующее утро вместе с неожиданной, зловеще толстой пачкой приглашений, на которую, приподняв брови, с улыбкой указала мать, Джонатан получил пакет из коричневой бумаги, перевязанный шпагатом и адресованный лично ему. На месте отправителя значился какой-то Томас Б.
– Насколько я поняла, человек совершенно поразительной наружности доставил его к нашим дверям этим утром, – объяснила мать. – Дворецкий даже испугался.
Это Резерфорд, вне всяких сомнений.
Джонатан взвесил пакет на руке. Крепко стиснул зубы.
Провалиться ему на месте, если эта женщина сумеет обвести его вокруг пальца. Страшно хотелось понять, в чем же он принял участие минувшей ночью.
– Сегодня чудесный день, как раз для верховой прогулки по городу, – многозначительно заметила мать. – Я узнала от леди Уэрдингтон, что ее дочь Грейс великолепно держится в седле.
– Да, день чудесный, – согласился Джонатан. – Но у меня кое-что намечено на сегодня, день полностью забит.
Надо продать жемчуг, обрадовать немца, а главное, пройти по марципановым меткам.
Джонатан знал небольшую ювелирную лавку «Эксалл-и-Морроу», где согласятся на его цену, которая будет выше, чем у торговцев.
Сделка прошла быстро, и никто не узнает о ней, что устраивало и Джонатана, и мистера Эксалл, который не стал задавать неудобных вопросов о том, откуда взялось ожерелье. Воодушевленный солидностью полученной суммы и ощутив, что снова может свободно дышать, Джонатан отправился к стряпчему, чтобы заплатить за аренду помещения для печатной мастерской Клауса на Бонд-стрит.
Он встретил немца, вернее, наткнулся на него несколько месяцев назад, когда выходил из игорного заведения. Клаус тихонько всхлипывал, но не походил на пьяного. Они пошли вместе. Джонатан узнал от него – на ходу Клаус излагал свою историю на варварской смеси немецкого с английским, – что бедняга почти все свои деньги проиграл за столом, а остаток забрала банда головорезов прямо на выходе из заведения.
Джонатан отвел его в паб, купил ему выпивки и подкинул несколько фунтов. Оживившись от эля и доброго отношения, Клаус сделался говорлив и откровенен и на хорошем английском закончил свой рассказ о том, как несколько месяцев назад эмигрировал из Баварии в Лондон, как разработал способ дешевой цветной печати большими тиражами, как снял помещение на Бонд-стрит, которое из-за собственной ошибки против здравого смысла (его первого и последнего визита в игорное заведение), он теперь не сможет содержать.
И в этот момент Джонатан понял. До него дошло, что эта идея гениальна. Он не смог бы описать, как это произошло – просто где-то в голове словно зазвонил колокольчик.
А теперь он двигался в сторону Бонд-стрит, чтобы разом выложить Клаусу все новости.
Сначала Джонатан предложил ему печатать порнографические открытки. Просто так, для веселья. Клаус схватился за эту идею, назвал ее роскошной. Потом, однако, к его удивлению, Джонатан дал задний ход.
– Ты хочешь, чтобы тебя ассоциировали с отличной продукцией. Ты намерен производить что-то исключительное, уникальное, что-то такое, что захотят приобретать дамы и иметь это в своем распоряжении, что-то такое, что джентльмены могли бы покупать для своей леди. Что-то такое, чего желали бы получить все, и могли бы этим торговать, хорошо при этом зарабатывая. И чтобы ты мог назначать за такой товар высокую цену, но не запредельно высокую. Либман, ты готов начать?
Клаус с готовностью подался вперед.
– Мы начнем с игральных карт с портретами членов двора.
Клаус широко открыл глаза. Несколько мгновений он молча таращился на Джонатана, губы его сложились в маленькую букву «о». А потом он выбросил вперед руку, чтобы опереться на плечо Джонатана и не упасть от нахлынувших на него чувств. Идея была великолепной.
Захлопав в ладоши, Клаус что-то восторженно залопотал по-немецки. С французским и испанским у Джонатана обстояло вполне сносно, но немецкий звучал для него, как скрипы и удары деревяшек друг о друга.
– Клаус! Не по-немецки! Клаус! Говори по-английски, пожалуйста.
– О, прошу прощения, main freund
[6]. Это потрясающая идея! Все захотят покупать их! – Клаус уже долгое время прожил в Лондоне, чтобы понять, что здесь крутит колесами судьбы: слухи, статус и тщеславие. – Нам нужен художник.
Клаус был практичен до мозга костей – Джонатан это давно понял. Вдобавок он поклялся, что больше его ноги не будет в игорных заведениях. Отличное качество для делового партнера.
Джонатан подумал с минуту. Потом щелкнул пальцами.
– Есть на примете один.
Наконец салон Томми де Баллестерос может принести хоть какую-то пользу. Виндхэм! Художник, который рисовал картины откровенного содержания для борделя «Бархатная перчатка» и который, по слухам, написал портрет Томми. Его работы наверняка вполне профессиональны, чтобы перевести их в цветные открытки.
Останется только уговорить его поработать на них. Но за процент с прибыли он согласится.
– И еще… Вероятно, нам нужны модели. – Лицо Клауса загорелось от наплыва идей. – Представляешь, Редмонд, я оставил последнюю рубашку за карточным столом, а теперь карты возвращают мне мою будущность. И моделей!
Джонатан вдруг застыл. Настала его очередь без слов, удивленно таращиться на Клауса.
«Ты мог бы доверить картам свое собственное будущее», – сказал тогда его отец.
И тогда его лицо расплылось в улыбке.
В улыбке, которая не сулила ничего хорошего отцу.
– Клаус, Клаус, Клаус! Я просто сокровище, – тихо засмеялся он. – Мы оба – сокровище. Будут у тебя модели. И мы задействуем дополнительные возможности, что наверняка сделает нас популярными – и это еще слабо сказано. При небольшом содействии Аргоси и книги пари «Уайтса» эта река озолотит нас. Я имею в виду слухи.
Глава 12
Тонкий луч солнца под небольшим углом проник в окно. Тихонько хихикала Салли, завтракая хлебом с сыром. Абсолютно точно – легкий, беззаботный смех ребенка был звуком самого солнца. Томми так и не смогла заставить себя поверить в то, что Доктор говорил серьезно. Он ведь знаком с Резерфордом. Неужели угрожающий вид этого бегемота не произвел на него впечатления?
Чем больше Томми думала об этом, тем яснее понимала, что перед ней возникло очередное препятствие. А чем была бы ее жизнь без череды препятствий, которые она не просто преодолевала, а преодолевала с триумфом?
