– Значит, так, – голосом, не
предвещающим ничего хорошего, заявил Ларионов, – вы, парни, уезжайте.
Мужчины молча влезли в автобусик и были
таковы.
– А вы, друзья, шагом марш в мой
кабинет, – с улыбкой на устах приказал Глеб Лукич и пнул куклу ногой.
Я поежилась. Если бы гадюка умела улыбаться,
на ее морде небось гуляла бы именно такая ухмылка.
Глава 4
Гнев, упавший на наши головы, был страшен.
Досталось всем: постоянно изображающим трупы Тине и Раде, орущим по каждому
поводу Кирюшке и Лизавете, ехидно улыбающемуся Максу, дрожащей Карине,
беспрестанно хватающемуся за сердце Ефиму и испуганно молчащей Насте. Чаша
гнева миновала лишь меня, более того, разъяренный Глеб Лукич гремел:
– Одна Лампа ведет себя прилично!
Валяется в саду да почитывает детективчики, обжираясь конфетами. Берите с нее
пример.
– Меня тошнит от криминального
чтива, – попытался изобразить эстета Ефим.
Секунду отец смотрел на проявившего
непокорность сына, потом заявил:
– Велено сидеть в саду и читать Маринину
всем!
От его спокойного, глуховатого голоса мне
стало так страшно, что я чуть не лишилась чувств.
Утром, около десяти, ко мне поскреблась Тина.
– Сделай доброе дело, – заговорщицки
прошептала она, – сходи к папе в кабинет и узнай, какое у него настроение.
Обычно он больше двух часов не злится, но вчера прямо совсем раскипятился.
Кстати, смотри, что у меня есть!
И она вытащила из кармана вставную челюсть,
омерзительно натуральную, с выбитыми передними зубами.
– Вот, – принялась пояснять
Тина, – натягиваешь, и всем кажется, что тебя избили… Ну и как?
– Лучше сними скорей, – испугалась
я. – Глеб Лукич еще, не дай бог, увидит.
Тина засмеялась, но как-то нервно и натянуто:
– Нет, папулька у нас не злопамятный.
Наорет на всех, кулаками помашет, а потом подарки делает. Он уже раз десять нам
с Радкой запрещал веселиться. Голову даю на отсечение – сегодня приедет к ужину
и привезет всем что-нибудь замечательное. В прошлый раз, месяц тому назад, он
тоже летал на реактивном помеле, а потом Радке досталась шубка, а мне –
браслетик с изумрудиками. Ну иди, сунь голову в кабинет и спроси: «Глеб Лукич,
можно?» Если рявкнет «занят», быстро убегай, значит, еще не отошел. А ежели
улыбнется – «залетай, Лампа», то все в порядке.
– И что я ему потом скажу? Зачем пришла?
Тина призадумалась:
– Денег попроси, скажи, хочешь по
магазинам пошляться, он не удивится! Ну давай, иди!
– Сама почему не хочешь? –
сопротивлялась я.
– Вдруг он еще злой, – бесхитростно
пояснила Тина. – Пусть уж лучше на тебя наорет!
И она вытолкала меня из спальни. Ругая себя за
мягкий, податливый характер, я дошла до кабинета хозяина, осторожно поскреблась
в дверь, не услышала ответа, приоткрыла ее и спросила:
– Можно?
Глеб Лукич сидел спиной к двери.
– Можно? – повторила я, думая, что
он не услышал меня.
Но он не шевелился. Удивленная сверх меры, я
дошла до кресла, взглянула на поджарую, спортивную фигуру и завопила от ужаса.
У хозяина не было лица. Все пространство от
волос до шеи покрывала толстая буро-коричневая корка запекшейся крови. Всегда
аккуратно причесанная шевелюра торчала дыбом, там, где ранее проходил ровный
пробор, виднелось отверстие, черное, круглое, жуткое.
На мой крик мигом прибежал Ефим.
– В чем дело?
Не в силах ответить, я показала пальцем на
труп хозяина. Ефим посмотрел на кресло, глаза его расширились, полезли из
орбит, щеки и лоб сначала покраснели, потом побагровели, потом стали
белые-белые, еще через секунду, тихо всхлипнув, мужик упал на ковер. Я
перепугалась еще больше: первый раз личность противоположного пола обрушилась
на моих глазах в обморок.
Не успела я заорать во второй раз, как в
кабинет влетела куча народа. Впереди шел незнакомый человек, облаченный в
роскошный летний костюм из светлого льна; чуть мятые брюки свидетельствовали
без слов: ткань, из которой они сделаны, натуральная и очень дорогая.
Незнакомец мигом оценил обстановку и тут же выставил всех домочадцев за дверь.
– Ступайте в столовую, – сказал он
нам голосом человека, привыкшего раздавать указания.
Все покорно сбились в кучу возле огромного
овального стола. Кара рыдала, Рада безостановочно курила, Настя просто тряслась
так, словно ее выставили голой на мороз. Максим налил себе за пять минут четыре
стакана коньяка… Даже Анжелика выбралась из укрытия и стояла вместе со всеми.
До сих пор Лика старательно игнорировала любые семейные сборища. За стол она
садилась, только если участие в трапезе принимал Глеб Лукич, в остальных
случаях Марина таскала на подносе еду ей в комнату. Девушка не ходила гулять,
не ездила в Москву, проводя все время в своей «келье» за письменным столом.
– Она всегда такая? –
поинтересовалась я один раз у Кары.
Жена Ефима хихикнула:
– Хочет быть умней всех, ученая наша. Мы
для нее слишком примитивны, вот и чурается компании.
Но сейчас Лика изменила своим правилам и тоже
растерянно маячила в столовой. Никто не произнес ни слова.
Потом я наклонилась к уху Тины и шепнула:
– Кто этот мужик, в костюме?
Так же тихо Тина ответила:
– Роман Миловидов, папин помощник и лучший
друг, правая рука, они вместе в банде начинали.
Я отволокла Тину к окну и, пользуясь тем, что
остальные пребывают в прострации, спросила:
– Где? В банке?
– В банде, – спокойно уточнила
Тина, – у Тарзана. Папа там был казначеем, но потом часть тарзанцев погибла,
а остальные прекратили криминальную деятельность и стали заниматься легальным
бизнесом.
– Каким? – ошарашенно спросила я,
пораженная, как спокойно Тина говорит о вещах, которые детям знать совсем не
положено.
– Папа вместе с Романом владеют сетью закусочных
«Быстро и вкусно», – пояснила Тина. – Встречала небось такие
бело-синие домики.
