— Вы их проверили, так ведь? — процедил адмирал.
— Разумеется, сэр. Часть оборудования принадлежит вооруженным силам Скопления Арахна. Кое-что числится за торговой группой Бовари. Многое, однако — 69,8 процента — принадлежит Хайкен Мару. Ставлю тонну платины, что судовладельцы они.
— Но эти корабли сражались с нами! — крикнул Карно с другого конца стола.
— Конечно. Быстренько поставь на них плазменные пушки и генераторы силового поля, — отозвался Уорли, — набери по кабакам экипажи — и ты сможешь даже начистить хвост эскадре Космического флота.
— Или попытаться начистить, — гордо возразил Карно. — В конце концов мы смели их к чертовой бабушке.
— Не думаю, что они ожидали взбучки, какую получили, — сказал Самуэльс.
— О да, — откликнулся Уорли. — Мы все слышали о твоих подвигах в доках, Хилс.
— И что это доказывает? — настаивал Карно.
Самуэльс поднял брови и посмотрел на лейтенанта.
— На шесть ноль-ноль сегодня у нас имеется только четыре корабля, способных прыгнуть в гиперпространство. Все остальные не держат воздух или требуют другого ремонта. Кто бы там ни переоборудовал эти транспорты…
— Хайкен Мару! — громко произнес кто-то.
— Бовари!
— Губернатор Спайл!
Самуэльс поднял руку и попросил тишины.
— Кто бы это ни сделал, они черпают из вшивого источника боевой силы.
— Который ни черта не стоит! — опять вспылил Карно.
— Да, стоит он совсем немного, — согласился Самуэльс. — С другой стороны, с каждой стычкой ценность наших собственных кораблей возрастает. На пятьсот или шестьсот процентов за последние двадцать четыре часа, по моим оценкам.
— Скажите уж — на тысячу, — буркнул адмирал.
— Так точно, сэр. В определенный момент, — продолжал Самуэльс, — наши корабли станут слишком ценными, чтобы посылать их в бой. Мы будем удирать, не сделав ни единого выстрела. Мы будем их прятать. Они станут королевами ангаров, все до единого.
— Кто бы ни снарядил эти вооруженные транспорты, — сказал адмирал, — он переписал правила ведения боевых действий в этом секторе. С сегодняшнего дня.
— Мы нейтрализованы, сэр, — согласился Самуэльс.
13. ТАДЕУШ БЕРТИНГАС: ПРОГУЛКА ПО ЛЕСУ
Ноги болели, когда Тэд случайно наступал на сучок. После девятичасового бега босиком ступни распухли и покрылись ссадинами и порезами.
Бертингас начал бежать значительно быстрее, когда перестал прятаться. В первые часы путешествия он то и дело прятался в густом кустарнике, или в зарослях рододендронов, или среди густой травы и лежал, пытаясь затаить рвущееся из груди дыхание, и дожидался, пока патруль пройдет мимо. И патруль проходил мимо — колотя по кустам прикладами своих винтовок-пульсаторов и создавая достаточно шума, чтобы вся лесная живность загодя убиралась с его дороги. (Два дня спустя Бертингас все еще не видел достаточно крупных животных, которых можно было бы поймать и съесть.)
Однако как только он получил достаточный простор для движения и определился с общим направлением своего путешествия, Бертингас стал быстро передвигаться вдоль звериных троп. Он все еще покидал их в самых неожиданных местах — когда инстинкт подсказывал ему поступить именно так — и бежал по целине, через кустарник. Голос инстинкта обычно осложнял дело: по звериным тропам было легко бежать, они были хорошо утоптаны, и на них росла молодая трава. Кустарник же состоял сплошь из колючек, во все стороны торчали сучья и ветки, на земле валялись камни с острыми краями.
Ноги у Тэда были тренированные, так как он часто ходил в пешие походы, но изнеженные, привыкнувшие к защите сапог или ботинок. Подошвы сплошь покрылись волдырями уже к концу первого дня. Тэд оставлял за собой кровавые следы на траве и камнях, в порезы глубоко въелась пыль.
Он вскарабкался на дерево, чтобы расположиться среди изогнутых ветвей и провести ночь в сравнительной безопасности, и это добавило крошки черной коры и разводы смолы к уже покрытым толстым слоем грязи ступням.
Надежно устроившись среди ветвей, без ужина и без воды — не считая той горсти, что ему удалось зачерпнуть на бегу из ручья или лужи, — Бертингас устало оперся о ствол дерева.
Голодно, холодно, и все еще хочется пить. И еще. Либо ноги подживут и укрепятся за ночь и утром он сможет все начать сначала, или они отекут так, что он едва сможет ковылять. Тогда преследователи обязательно его найдут.
А такая ли уж это ужасная перспектива?
Да. Эти сволочи играли без правил. Штурм его квартиры — сколько времени прошло? Только два дня? Или три? Тот штурм не был арестом или попыткой похищения. Они намеревались убить его, стереть в порошок и закопать остатки.
Возможно, завтра или послезавтра некоторые пешие следопыты в этих лесах могут оказаться друзьями. Поисковики с базы, которые ищут его по всей линии полета, которую Фиркин, несомненно, сможет правильно проложить по карте. Если только Пэтти и Море удалось спастись.
Однако не имея ПИРа, чтобы анализировать поступающие сигналы и давать на них ответ, Бертингас должен положиться на инстинкт и раствориться среди растений. Менять направление под прямым углом, скользить между кустов, подобно призраку. Не показывать свою светлую кожу или бледное лицо, хорошо заметные среди зелени.
Если ноги его подведут и он будет не способен передвигаться день или два, то сможет ли он отсидеться на дереве?
Нет. Преследующие его солдаты — боевики, или кто там они — рано или поздно заметят, что распугали тут всех крупных животных. Тогда они опять включат свое инфракрасное оборудование и начнут верить его показаниям. И обнаружат его на дереве, куда не может забраться ни один вампит.
Итак, первым делом надо позаботиться о ногах, а также о пропитании.
Прочно охватив дерево правой ногой, он согнул левое колено — скрипевшее, словно ржавый шпингалет — и притянул к себе ступню. Он начал работать над ней — сгибать, массировать, выколупывать пальцами грязь из порезов. Воды, чтобы их промыть, у него не было, поэтому он плевал на кончики пальцев и протирал порезы слюной. Раны слегка покалывало, влага охлаждала воспаленную кожу.
Теперь боль надолго станет его спутником.
Его одеяние — помимо мокасин, которые Бертингас соорудил из жесткой коры сразу, как только спустился утром с дерева, — представляло собой цельновязаное трико из сплошной мононити. Его будет невозможно разрезать ни одним из каменных или деревянных орудий, которые ему удастся сделать, но его можно распустить.
Сидя на дереве, на холодном ветру, который дул с северо-востока, с гор, он поклялся, что добудет огонь. Он пообещал себе, что огонь будет маленьким и бездымным — не более, чем тлеющие угли от сухого хвороста. Но все же он даст какое-то тепло и поможет ему пережить ночь.
