– А ты и не должен сам во все встревать!
Сучок пенился, как забродившие на жаре помои, а волхва вроде бы того и не замечала. Не спорила, а наставляла и разъясняла. Спокойно и немного снисходительно. И артельный старшина перед ней смотрелся нашкодившим мальчишкой.
– Не-е, боярыня, не учи меня моему ремеслу! Чтобы крепость построить, каждому работнику все объяснить надобно, во все мелочи вникнуть!
– Вот потому-то ты и не управляешься, старшина, что своим мастерам не доверяешь, сам во все дырки суешься.
«Мотай на ус, Анька! Ты и сама тем же грешна».
От такой хулы на своих артельных Сучок и вовсе взвился – напрочь позабыл, что трусит:
– Да у меня в артели, чтоб ты знала, самолучшие мастера от Киева до Новгорода собрались!
– А что ж ты их тогда за руки хватаешь? Ты им не мать, а они не дети малые, чтобы за твой подол держаться. Как им в полную силу развернуться, если ты им их же дело доверить боишься?
– Но без пригляду-то нельзя! – не сдавался Сучок.
– Нельзя, конечно. Вот и пусть они – каждый на своем месте – и приглядывают за работниками, и тебе обо всех неполадках докладывают. Ты же видишь, как в дружине все устроено: одному сотнику за всем не уследить, у него на то десятники и полусотники поставлены. Сам говоришь, что у тебя мастера умелые – вот и поставь их десятниками над моими людьми, пусть учат и работу требуют. А твоя забота – общий надзор.
«Все верно говорит, но как же тяжело поверить, что твои люди и без твоей мелочной опеки управятся! Все время боюсь, что недосмотрят, упустят, неправильно сделают. Привыкла на усадьбе сама все проверять… Эх-х, хоть и учу девчонок своими руками ничего не делать – все только через холопов, а сама никак от этой привычки не избавлюсь. Видать, крепко въелся страх опять в нищету скатиться, когда и холопов-то, почитай, не оставалось, самой приходилось во все впрягаться…
Что ж, отвыкай, Аннушка – каждому времени свои привычки пристали. Вот и Сучку пришло время старые отбрасывать, коли мешают. Тяжелое занятие, по себе знаю. Хватит у него ума принять совет?
…Что значит «хватит?» Заставлю! Сколько голову ломала, что с этой оравой лесовиков делать, как не допустить до нового мордобоя… Теперь знаю – и пусть только этот паршивец попробует возражать!»
Плотник же изо всего сказанного волхвой услышал только одно: ему своими руками ничего делать нельзя. И не понравилось ему это чрезвычайно, ибо, что ни говори, мастером он был от Бога и работал не только для того, чтобы прокормиться, но и оттого, что душа красоты просила. Каким образом Нинея вызнала про старания Сучка сделать деревянный цветок, неизвестно – на то она и Великая Волхва. То ли сама в глазах у него прочитала, то ли кто из Буреевых холопок подслушал, как мастер однажды в сильном подпитии изливал душу ратнинскому обозному старшине, и ей передали, но огорошила она этим не только его, но и Анну. Боярыня Гредислава не стала выслушивать от Сучка все его «Да как же?» и «Непривычен я к такому!» и опять повернула разговор по-своему. Анна, которая про пьяные откровения на Буреевом подворье ничего не знала, так и не поняла, что к чему, хотя слушала внимательно.
– Как, по-твоему, старшина, совместимы ли красота и грязь?
– Ну и задачки ты задаешь, боярыня! – мастер от такого вопроса сбился со скандального тона и полез чесать в затылке, но опомнился, опустил руку и неуверенно произнес:
– Нет, наверное…
– Бывает, старшина. Бывает, но редко. Рассказывают, был когда-то то ли в Риме, то ли еще где боярин, который требовал от холопов, чтобы они прекрасные цветы в выгребную яму по одному бросали, а сам сидел рядом и любовался, как красота в помоях постепенно тонет…
Сучок открыл рот, собираясь произнести что-то явно неблагонравное, но передумал, закрыл и, уже не стесняясь общества двух боярынь, принялся остервенело скрести там, где роскошная плешь граничила с остатками русой шевелюры.
– Но ведь ты-то не из таких! Ты один из немногих, кто красоту не только чувствует, но и сам создавать способен! – волхва сделала вид, что не заметила попытки Сучка перебить ее. – Для тебя это вещи несовместимые. Так зачем же ты тогда сам себе душу руганью поганишь?
– Так как же иначе? От Одинца и Девы стройка без срамного слова не идет! – возопил возмущенный покушением на основу основ мастер. – И по загривку тупому или непонятливому поучить не грех! От пращуров так заведено!
– А храмы, которые вы ставите по обету? Ведь ни единого бранного слова за это время не говорите! Зарок в том даете!
– То храмы… – начал было плотник, но стушевался на полуслове и вновь принялся терзать свою лысину. А Нинея давила его дальше, даже не повышая голоса.
– А разве крепость – не храм? Храм жизни? Она людские жизни оберегать предназначена! Что же ты, мастер, поносным словом сам, заранее, защиту ее ослабляешь? Ты ведь каждый раз, когда бранишься, считай, гнилые бревна в стену укладываешь, ибо вред от ругани такой же, если не хуже! Вот и выходит, что ты красоту дела рук твоих сам на поругание Чернобогу отдаешь!
«Насчет брани – это она вовремя, сил нет его слушать».
– Не спорю, и брань красива бывает, когда к месту да по делу, а самое главное – в нужную сторону ведет.
«Да уж, батюшка-свекор сказанет иногда – и мертвый зайцем подскочит. А староста как мне на днях заворачивал? Разозлил – слов нет, но ведь как подхлестнул! Да я на одной злости, считай, этих плотничков в та-акую лужу макнула… Не сама, конечно, но ведь придумала и других на это дело сподвигла. Тит, конечно, и свою душеньку потешил, но и мне выгода… Вот и выходит, что Аристархова брань мои мысли в нужную сторону направила, а я уж сообразила, как желания наставников к своей пользе применить. Ха! Учись, Анька, коли с мужами дел имеешь – и это пригодится».
А волхва в это время продолжала раскатывать строптивого ругателя в тонкий блин:
– А вот если ты руганью просто душу отводишь, грязь из нее наружу выплескиваешь, то сам же свое дело помоями и мажешь! В душе грязи только больше становится, да не у тебя одного. Вот и выходит, что не красоту ты созидаешь, а Чернобогу требы кладешь!
«Ты гляди, он даже ростом меньше стал. Вон, и руки плетьми повисли… Накомандует такой, пожалуй».
– А вот теперь, старшина, слушай самое главное! – Нинея говорила Сучку, но Анне почему-то показалось, что эти слова предназначались и ей. – Правильное руководство людьми – та же красота. Если ты верно подобрал людей, расставил их на те места, где они принесут наибольшую пользу, позаботился, чтобы они имели все необходимое для работы, учел и продумал сотню мелочей, благодаря которым твои люди не из-под палки будут трудиться, а с душой и с выдумкой – потом ты получишь то, что сам, один, ни за что в жизни сотворить не сможешь, хоть в узел завяжись! Не своими руками красоту сотворишь – но своей волей! Тем, как ты людьми повелеваешь!
