О гуманном набожном Гудериане
В романе Г. Владимова из всех персонажей с наибольшей любовью и уважением, точнее, пиететом изображен немецкий генерал Гейнц Гудериан. Вот он, истинный отец-командир, «гений и душа блицкрига», ночью в заснеженной лощине, вблизи передовой, обращается с короткой речью и беседует с боготворящими его солдатами, для них он идол, и, естественно, даже рядовые обращаются к нему на «ты»: «Прикажи атаковать, Гейнц!.. Десять русских покойников я тебе обещаю!..» Вот он, нежный, любящий супруг, уже в Ясной Поляне в кабинете Льва Толстого, сидя за столом великого писателя, пишет проникновенное письмо любимой жене Маргарите, а затем читает роман «Война и мир», проявляя при этом в мыслях удивительно высокий интеллектуальный и нравственный уровень, и, растроганный, умиляется поступку «графинечки» Ростовой, приказавшей при эвакуации из Москвы «выбросить все фамильное добро и отдать подводы раненым офицерам». А вот и совсем другая краска: смело и независимо, как с подчиненным, он говорит по телефону с командующим группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалом фон Боком, «прерывает дерзко вышестоящего» и, «не дослушав, кладет трубку». Он такой, он может, он и самому фюреру, если надо, правдой-маткой по сусалам врежет; к тому же набожен и чист не только телом, но и душою, помыслы его возвышенны, и даже, дописывая боевой приказ, он произносит вслух: «Да поможет мне Бог». На двенадцати журнальных страницах воссоздан образ — замечу, самый цельный из всех в романе — мудрого, гуманного, высоконравственного человека, правда в мыслях и самооценках не страдающего скромностью, впрочем, возможно, это сделано для большей жизненной достоверности персонажа. Неудивительно, что литературные критики из тусовочной группировки захлебывались от восторга, усмотрев в образе Гудериана одну из составляющих «нового видения войны» — мол, в Совдепии, при коммунистах, целых полвека гитлеровских генералов мазали исключительно черной краской, а они, оказывается, были славными, благородными, замечательными людьми, не менее культурными, воспитанными и милыми, чем, например, Шелленберг, Гиммлер, Борман, Мюллер, Кальтенбруннер в «Семнадцати мгновениях весны», сериале, положившем начало эстетизации нацистской формы и нацистской символики в СССР, в том числе и в России.
Возникает Гудериан и в статье Г. Владимова «Новое следствие, приговор старый» («Знамя», 1994, № 8), причем личность этого «могущественного человека» оказывается здесь еще более многогранной. Автор высказывает сожаление, что Гудериан не встретился и не взял себе в союзники... генерала-перебежчика А.А. Власова. Оказывается, «у Гудериана была своя идея: как вывести Германию из войны... предполагалось открыть фронты американцам, англичанам и французам и все немецкие силы перебросить на Восточный фронт... Если уже была оговорена демаркационная линия, то силы коалиции, не встречая сопротивления, дошли бы до нее и остановились — давши Германии оперативный простор для войны уже на одном лишь фронте!».
Вот как славненько было придумано, и о нас ведь не забыли! Гудериан во главе гитлеровского вермахта и генерал Власов с дивизиями РОА при невмешательстве США, Англии и Франции объединенными силами навалились бы на Россию — сколько бы еще унтерменшей, гомо советикус, этих восточных недочеловеков положили бы в землю!.. Минутку — а фюрер где же? Его куда дели? По убеждению Г. Владимова, Гудериан должен был и мог бы сказать своему вождю: «А вы, мой фюрер, предстанете перед международным трибуналом». Вот, оказывается, где собака была зарыта — «душа и гений блицкрига», носитель «прусских традиций», ко всему прочему, был еще и антигитлеровцем, антифашистом и в Ставке фюрера находился, судя по статье, на задании — чтобы, улучив момент, схватить шефа и водворить его на скамью подсудимых.
Кто же он был, Гейнц Гудериан, — в жизни, а не в сочинительстве? Обратимся к фактам его биографии, которые остались за пределами романа и статьи Г. Владимова... В ночь на 21 июля 1944 года, едва оправясь от покушения, Гитлер назначает «верноподданнейшего Гейнца» начальником Генерального штаба сухопутных войск (ОКХ). В приказе по случаю вступления в должность Гудериан, очевидно в силу своих «антифашистских» убеждений, писал: «Каждый офицер генерального штаба должен быть еще и национал-социалистским руководителем. И не только из-за знания тактики и стратегии, но и в силу своего отношения к политическим вопросам и активного участия в политическом воспитании молодых командиров в соответствии с принципами фюрера». Спустя трое суток — 24 июля — с благословения Гудериана в немецком вермахте, в основном беспартийном, воинское отдание чести было заменено нацистским приветствием с выбрасыванием руки — «Хайль Гитлер!»: весной предшественник Гудериана Цейтцлер и другие генералы отговорили фюрера от этого нововведения. Одновременно Гитлер в знак особого доверия назначил Гудериана вместе с генерал-фельдмаршалами Кейтелем и Рундштедтом, как наиболее преданных ему людей, членами «суда чести», учрежденного Гитлером «для изгнания негодяев из армии». Уволенные генералы и офицеры автоматически пропускались через «народный» трибунал не менее фанатичного сатрапа Фрейслера и так же автоматически приговаривались к смертной казни; как правило, она осуществлялась двумя придуманными лично фюрером способами повешения: на рояльных струнах — «для замедленного удушения» жертвы или «как на бойне» — крюком под челюсть. В своих мемуарах Гудериан вскользь упоминает о своем участии в «суде чести», сделав оговорку о своей якобы пассивности, однако быть пассивным там было невозможно: заседания судов «чести» и «народного», так же как и сам процесс казни, снимались кинооператорами, и сюжеты эти по ночам показывались Гитлеру в его Ставке «Вольфшанце». Видевшие эту хронику немцы свидетельствуют — и Гудериан, и Рундштедт, и Кейтель со злобными лицами буквально «выпрыгивали из своих мундиров», демонстрируя под объективами кинокамер свою ненависть к противникам фюрера, хотя «судили» они в большинстве своем невиновных и непричастных к заговору людей, многих из которых Гудериан знал по четыре десятилетия и больше — еще по совместному обучению в кадетских корпусах в Карлсруэ и в Гросс-Лихтерфельде под Берлином. Всего через «суд чести» было отправлено на казнь 56 немецких генералов и свыше 700 офицеров; еще 39 генералов в преддверии «суда чести» покончили жизнь самоубийством, а 43 погибли при различных «несчастных случаях» и таким образом тоже уклонились от позорной смерти.
Будучи начальником Генштаба ОКХ, Гудериан с 1 августа по 2 октября 1944 года руководил подавлением Варшавского восстания, координировал действия эсэсовских частей БахЗалевского и соединений 9-й армии; выполняя директивное распоряжение — «...расстреливать всех поляков в Варшаве, независимо от возраста и пола... Пленных не брать... Варшаву сровнять с землей...» — давал конкретные указания о нанесении бомбовых ударов по кварталам города, занятым восставшими, и деловые рекомендации, как выдавливать повстанцев из зданий — выжигать огнеметами. При подавлении восстания погибло 200 000 поляков, а Варшава была превращена в руины. Активное участие вермахта в этой чудовищной карательной акции зафиксировано и в сотнях немецких документов, в частности в широко известном приказе командующего 9-й армией, поздравившего с победой 3.10.44 г. от себя и от имени командующего группой армий «Центр» «всех солдат сухопутных сил, войска СС, авиации, полиции и всех других, кто с оружием в руках участвовал в подавлении восстания». В бытность начальником Генштаба ОКХ Гудериан по поручению Гитлера координировал с рейхсфюрером СС Гиммлером и его штабом карательные действия не только в Польше, но и в других странах, и наверняка, если бы ему после войны это вчинили, он бы сказал: «Я это делал не по собственной инициативе, а выполняя должностные обязанности, точно так же, как этим занимались и мои предшественники генералы Гальдер и Цейтцлер, да и другие высшие чины вермахта — Кейтель, Йодль, Варлимонт...»
