В то же время он талантливый штабной офицер. Начальник штаба божьей милостью! А всего по званию — полковник на четвертом году войны.
Как с иронией высказался Кириллов, сам он попал под «колесо истории», о чем рассказал при мне командиру и прокурору дивизии.
… Дивизия внезапно с небольшими потерями взяла город и продвинулась на запад. Только что была получена одобрительная шифровка Верховного Главнокомандующего, отметившего наш успех, и мы знали, что завтра прозвучим в приказе командующего фронтом, и поэтому все были радостно возбуждены.
Немцы обстреливали, город горел, и даже в подвал, где размещался НП, проникал дым и доносился шум боя.
Полковники и Полозов распили пару бутылок водки и вина по случаю боевого успеха, и Кириллов рассказал, как неудачно сложилась его судьба, поглядывая при этом на Полозова: мол, вот контрразведка и без меня все это знает и не даст соврать; а может, хотел уловить его внутреннюю реакцию:
«Занятый срочными важными делами, командарм поручил мне составление и посылку телеграммы своей супруге, что и было сделано. Одновременно я давал телеграмму и своей жене и, наверное, потому подписал ту, которая адресовалась жене командарма, своим именем. Заканчивалась телеграмма, как я помню, словами: «Целую и обнимаю с нежностью, но темпераментно. Сережа». Но Сережей звали не командарма, а меня, Кириллова. Не знаю, трудно сказать, что подумала жена командарма, но, будучи женщиной властной и, очевидно, недоброй, она выдала мужу по первое число.
Вообще-то составление, посылка и отправка личных телеграмм не входили в мои обязанности помощника командарма. Однако спустя месяц я командовал ротой в Забайкальском военном округе, хотя с прежней должности можно было рассчитывать и на полк.
А спустя два года, в тридцать седьмом, самого командарма изъяли, посадили как «врага народа». Меня таскали более года, отстранили и от последней занимаемой должности, понизили в звании и чуть самого не изъяли».
В то время как однокашники Кириллова, даже тот же пострадавший командарм, за годы войны стали в большинстве своем генерал-лейтенантами и генерал-полковниками, командовали дивизиями, корпусами и армиями, а один даже получил четвертую генеральскую звезду, Кириллов лишь полгода назад стал полковником и был назначен начальником штаба нашей дивизии.
— Ты помнишь директиву, определяющую порядок выезда высших командиров в войска передовой линии? — спрашивает Кириллов Сергеева.
— Какую директиву?
— Директиву Ставки конца ноября сорок третьего... Когда под Никополем генерал-лейтенант Хоменко со своим командующим артиллерией заехали по ошибке к немцам и были убиты. Там, в директиве, определялся порядок выезда и меры предосторожности. Помнишь?
— Так точно! Там приводился еще случай с генералом Петровым на Калининском фронте. Помню. — Подняв голову, Сергеев смотрит перед собой и, будто читая по бумажке, докладывает: — При выезде командующих армиями и командиров корпусов в войска передовой линии в составе конвоя необходимо иметь опытного проводника из офицеров, личную радиостанцию и два-три танка или бронемашины...
В этом сила Сергеева: любую директиву, инструкцию, приказ он помнит и знает наизусть. Сорок третий год — когда это было! — сколько воды утекло, сколько времени прошло, а он отвечает так четко, будто только сегодня все это выучил.
— Ну, танки по воде не пустишь — не ходят, — замечает полковник Кириллов.
— Товарищ полковник, — оживляется Сергеев, — а что, если нам переправить генералов на плацдарм на автомобилях-амфибиях
[33]? Они менее заметны на воде, чем катера, и моторы у них потише.
Полковник несколько секунд молчит, словно обдумывая, затем неожиданно вспоминает:
— У Василия Афанасьевича Хоменко я был в Тридцатой армии... в сорок первом, под Смоленском... В самые тяжелые недели... Толковый был, волевой генерал...
— Что же толкового? — удивляется Сергеев. — Там в директиве все ведь подробно описывалось: сам сел за руль, командир корпуса его останавливал, а он ему: «Вы меня не учите, я в карте не хуже вас разбираюсь и ориентируюсь!» Вот и сориентировался и разобрался! И второго генерала погубил.
— Волевого генерала, если он принял решение, остановить трудно, считай, невозможно, — спокойно объясняет Кириллов. — И убитого обсуждать нам, Сергеев, негоже. Тем более генерала. А насчет амфибий надо подумать. Сколько нам потребуется машин и сколько в наличии?
— С подстраховкой — две, с двойной подстраховкой — три, а в наличии пять больших амфибий и две маленькие.
Кириллов снова молчит, раздумывая.
— Чтобы на свою ответственность, без приказов старших начальников... Нет, я на себя брать это не могу и не буду, пусть комдив решает! — помедля, говорит он. — Подготовь предложение от моего имени, и с первым плавсредством — на плацдарм... Чтобы в течение часа было решение. Письменное! Если комдив одобрит, подготовь три машины с лучшими, самыми опытными экипажами!.. Радиостанция у нас есть, и проводник опытный... Ты, Федотов, старшим плавсредства сколько раз переправлялся?
— Через Одер три раза. С группой захвата... командира дивизии высаживал и знамя с ассистентами переправлял... на утках.
— Как? На чем? Ты кому голову морочить собираешься?! — с яростью кричит подполковник Сергеев.
— Разрешите пояснить, товарищ подполковник. «ДАК» — американский автомобиль-амфибия. «ДАК» по-английски — утка. Эти машины называются «утками».
— А на других реках? — спрашивает Кириллов.
— Дважды через Вислу, один раз на Днепре и через Десну.
— Что ж, опыт форсирования достаточный, — замечает Кириллов.
— Товарищ полковник, лучше послать кого-нибудь из резерва. Там есть капитаны и майор-артиллерист, командир дивизиона, — замечает Сергеев.
— Надо было, конечно, майора, но он второй день в дивизии, а комдив посчитал, что нам нужен наш дивизионный ветеран. А Федотов не первый год замужем, — не соглашается Кириллов, — и вот — плавает, и на воде и под водой, — уточняет он. — Перед началом переправы проведите подробнейший инструктаж Федотова.
— Федотов! Как ты обозначишь себя при встрече или взаимодействии с другими соединениями в неблагоприятных погодных условиях, ночью или при встрече с союзниками?
— В случае невозможного визуального определения и для обозначения «Здесь наши войска» подаю сигнал серией, то есть 2—3, красных ракет, которые выпускаются с интервалом не более 3 секунд под углом 60 градусов к горизонту в сторону противника, или одиночной, то есть только одной, ракетой — для обозначения «На этом рубеже (в этом пункте) наши войска» с интервалом в 2—3 минуты, а при появлении своей авиации с интервалом в 20—30 секунд…
