Рихард, меж тем, резко сменил галс на совершенно излишний, как мне тогда думалось, астрономический экскурс.
– Вы знаете, что восьмая планета нашей системы называется Нептун. Девятая планета нашей системы называется Плутон.
– Плутон не планета, – вдруг резко сказал Угол Шесть. – Он не подобен тому, что вы именуете планетами.
– Хорошо-хорошо, – поспешил согласиться Рихард. – Пусть это будет планетоид. Я упомянул Нептун и Плутон потому, что то Событие 1906 года, о котором я говорю и которое для меня связывает пять разумных рас воедино, произошло либо в окрестностях Нептуна, либо в окрестностях Плутона.
– Я понял вас, продолжайте, – сказал химероид.
– Я хочу знать природу этого События, – наконец выродил вопрос Рихард. – Я хочу знать, почему все траектории инопланетных кораблей, известные нам за период наблюдений с 1906 по 1921 годы, пересекаются в точке, лежащей на линии, которая в 1906 году соединяла Плутон и Нептун.
Мы все – и в том числе Рихард – встревожено поглядели на трансформатор. А то ну как сейчас «конец связи»? Но нет, что-то там еще ворохалось, в верхней емкости.
– Отвечаю. Случилось прискорбное. Как вы говорите, авария. Большой транспорт межзвездного класса Перевозчиков разрушился. Многие погибли. В том числе все Перевозчики. Уцелело несколько кораблей, которые перевозил транспорт. Всего шесть из тридцати. Это было в месяце январь 1906 года. Те, кто выжили, повели свои корабли к ближайшим планетам.
– Мне жаль слышать о катастрофе… – сказал Рихард с напускным, как мне показалось, сочувствием. – Но в таком случае получается, что наш контакт – это результат трагической случайности?
– Мы не воспринимаем вашу категорию «случайности» как смыслонаполненную, – сказал Угол Шесть. – Однако фактом является то, что хризалиды никогда не имели интересов в вашей планетной системе…
– А химероиды? Имели? – Глаза Рихарда засияли неподдельным любопытством.
– У нас много интересов, – ответил Угол Шесть уклончиво. – Но мой личный интерес и интерес Угла Девяносто, которому я служу, заключается в том, чтобы покинуть Солнечную систему хотя бы в ближайшие тридцать лет… Но мы готовы и на пятьдесят…
«Тридцать лет… Пятьдесят… Вот это я понимаю – стратегическое планирование!» – подумал я саркастично. Я-то сам был из тех, кто и на год вперед всерьез планировать не умеет.
– Теперь я хотел бы узнать точные координаты того, что вы назвали большой аварией 1906 года.
– Наше время вышло, землянин, – сказал Угол Шесть. – Но, возможно, в следующий раз мы начнем с этого.
Рихард как-то весь сник и погрустнел. Как видно, думал о той клизме, которую пропишет ему начальство за медленный темп речи.
– Что я должен принести вам в следующий раз, чтобы наш разговор продолжился?
– Существует ученый… Специалист… Его именуют Илья Пригожин. Он получил Нобелевскую премию. Он работает в области диссипативных структур. Он знает, что такое неравновесная термодинамика. Нам нужно с ним поговорить.
– Насколько мне известно, этот специалист живет в Америке. Почему бы вам не попросить тех людей, с которыми вы контактируете в Америке?
– Они сказали, что не могут помочь, – с каким-то детским простодушием заявил Угол Шесть. – Они сказали, этот специалист не хочет общения. Мы считаем, они лгут.
– Я узнаю, что здесь можно сделать, – сказал Рихард уклончиво.
– До свиданья, – сказал Угол Шесть.
И голограмма погасла.
Так сказать, занавес.
– Мнэ… Густав Рихардович, – спросил Капелли после долгой паузы в нашем зрительном зале. – А я правильно понимаю, что этот герой-разведчик – он ваш… ваш папа?
– Правильно, Андрей, – отвечал Литке задумчиво. – Но я его таким, как на этой съемке, почти не помню… Я тогда в детсад ходил. Учился складывать из кубиков слово «инопланетянин».
– «Инопланетянин»?
– Шутка.
– Вот так новости, – вздохнул я. – Всегда любил говорить «мир тесен»… Но насколько же он тесен, я понял только сейчас.
– Мне, только не обижайтесь, Густав Рихардович, самой поразительной показалась информация не о вашем отце, а о катастрофе… О том, что звездолет неких Перевозчиков взорвался, а корабли поменьше разлетелись по Солнечной системе. Это как если бы в Тихом океане затонул лайнер, а человек сто пассажиров спаслись на шлюпках и заселили острова Полинезии. На одних островах они не встретили бы никого… На других вступили бы в отношения с туземцами… На третьих…
– А я о другом думаю, – вдруг разоткровенничался Литке. – Почему мой отец тогда, в конце семидесятых, не написал обо всем этом в отчете? Почему запись его диктофона оказалась безнадежно испорченной? Что за этим решением стояло? Воля моего отца? Или злоумышления химероидов, которых тоже не стоит недооценивать?
Мы, затаив дыхание, ловили каждое слово шефа.
– Или внутри Комитета существовало некое тайное лобби? Они ведь тоже люди были! Интриговали, боролись за финансирование, за внимание Первого… Естественно, играли информацией как хотели – когда было выгодно, доставали козыри, когда было невыгодно, прятали их… Ведь вы же поймите! Любая реинтерпретация того, что мой отец назвал «Событием», она же переворачивает всю парадигму! Химероиды – кто они? Группа исследователей? Беженцы? Беглецы? Передовая разведка перед массированным вторжением? Или все-таки, как уверяет Угол Шесть, потерпевшие кораблекрушение?
«А и в самом деле, – подумал я. – Если «передовая разведка», тогда Космодесант должен самых активных перестрелять, а остальных взять в плен, рассадить по одиночкам. И всю оставшуюся жизнь потрошить на информацию… А если, например, беженцы – тогда им надо палаточный городок поставить и все радиотелескопы обязать раз в месяц передавать на их родные планеты сигнал SOS. Мол, застряли тут у нас, на Земле, ваши сиротки, заберите, пока они от тоски не передохли…»
– Так получается, в Комитете ничего о катастрофе не знали? – с искренним изумлением спросил Тополь.
– Ну как сказать… Так исторически сложилось, что потерпевшими бедствие считали хризалид. Собственно, они себя именно так с самого начала и репрезентовали. «Сами мы не местные… Подайте копеечку…» Но про каких-то «перевозчиков» они никогда не заикались, стервецы. Поэтому сложилась такая гипотеза, что в 1906 году прилетели только хризалиды. А, например, «черные археологи» появились в системе позже, как погоня за хризалидами…
– Чем больше я за всем этим наблюдаю, тем меньше мне нравятся эти ваши «черные археологи», – сказал Тополь.
– А химероиды, что ли, нравятся? – Капелли осклабился.
– К ним я как-то, что ли, привык…
В этом ответе был весь Костя.
Глава 25
«Черные археологи»
Я, кажется, задремал, когда из молескина раздался голос настолько чуждый всему человеческому, что даже химероидские синтезаторы речи рядом с ним звучали чем-то очень близким и домашним.
