– Профессор?.. Профессор Перов? – догадался я. – Вот так встреча!
Не обращая внимания на мое приветствие, профессор продолжал:
– Если вы повредите установку, человечество утратит свой единственный шанс! Это будет чудовищно! Я никогда не прощу себе этого! Одумайтесь, люди!
– Какой шанс, профессор?
– Шанс послать звездопроходца к далеким светилам! Шанс увидеть миры, недостижимые для современного уровня развития техники!
– Звездопроходца?
– Меня! – пояснил Перов с горячностью, свойственной всему академическому племени. – Мы уже обо всем с ними договорились! Мы стали друзьями! Партнерами! Мы даже решили главную проблему – заменителей чая и кофе, а ведь как я страдал первые дни!
– Послушайте… Чай, кофе… Это, конечно, хорошо. Но неужели вы не скучаете по детям? По внукам? – не удержался от вопроса я.
– Как вам не стыдно спрашивать меня об этом, молодой человек?! Я жертвую всем ради знания! Ради прогресса! Жертвую даже Лилечкой! А вы… Вы шантажируете меня моими чувствами! Прекратите немедленно! – Мне показалось, Перов сейчас заплачет.
Я и впрямь устыдился. Мое ли это дело, в конце концов?
Бог весть в какие психоаналитические кущи забрел бы наш разговор с профессором, но в него, как нож в масло, вошел стальной голос Литке.
– Во-первых, приветствую вас, Тимофей Аркадьевич.
– И я вас приветствую, – ответил профессор кисло. – Кем бы вы ни были.
– Меня зовут Густав Литке, и мы с вами никогда раньше не встречались. Хотя теперь, когда я прошел по вашим следам восемьдесят миллионов километров, я знаю о вас не меньше, чем, к примеру, о своем родном брате Марке…
– И чем только я заслужил такую честь!
– Во-вторых, в свете вашего грядущего межзвездного путешествия к химероидам меня интересует ответ на один вопрос. Если вы действительно предпринимаете его в интересах прогресса, в интересах развития земной науки, то как вы намерены пересылать нам на Землю полученные вами научные результаты?
«А Литке молодчина! – восхитился я. – Всегда блюдет государственный интерес!»
Однако профессора вопрос Литке в тупик не поставил.
– Хорошо, что вы спросили! Я, конечно, тоже много об этом думал. И вот к какому выводу пришел: я буду передавать вам информацию на этот самый тахионный приемник, который вы столь опрометчиво намерены отключить!
– Что же, это вариант, – усмехнулся Литке. – Но вы сейчас с удивительной легкостью на словах распорядились дорогой инопланетной собственностью, которая вообще-то принадлежит химероидам. Где гарантии, что, заполучив альфа-пилота, химероиды не испортят антенну или не заберут ее с собой?
– Заберут? Да она попросту не лезет в звездолет! В собранном виде, по крайней мере… Да и кому она там нужна? На родной планете наших друзей этой отрицательной жидкости – моря разливанные! А уж тахионных приемников…
– А как насчет порчи антенны?
– Знаете, Густав, – в голосе профессора послышалась обида, – химероиды в чем-то… да и не в чем-то, а во многом… нравственно выше и богаче людей. Они никогда не станут ничего портить просто так, чтобы досадить кому-то. Это мы, обезьянье племя, способны на что угодно…
«Стокгольмский синдром, – подумал я. – Притом типичный. Когда террористы начинают нравиться своим заложникам, а их якобы несравненные моральные качества вызывают восхищение».
– Я бы хотел письменных гарантий, – сухо сказал Литке.
«Да не гневи ты бога, Густав Рихардович!» – подумал я, но, конечно, молчал как рыба.
И в этот миг божественное присутствие вдруг обозначилось потоком сочного алого света, затопившего всю нижнюю палубу.
Нет, то был не прожектор.
Не зловещий лазерный целеуказатель.
В Аквариум ворвались лучи Солнца.
Ведь пока мы боролись за консоль управления антенной, пока погибал Щенин, а профессор Перов отстаивал свое право стать первым звездопроходцем человечества, за стенами Аквариума продолжало набирать силу извержение вулкана.
Носовая пирамида, кое-как удерживаемая гнутыми стонущими пиллерсами, наконец оторвалась от основной конструкции и рухнула в ширящийся провал. За ней последовали конструкции полегче, приборы, консоли.
Но самое страшное: со своего места сдвинулся биопринтер с недопечатанным альфа-пилотом!
Интерфейсный кабель, по которому заливалась в устройство инфоматрица, выскочил из гнезда и змеей заплясал по палубе.
– Девяносто восемь процентов! Осталось только два процента! Да что же это такое?! – Перов был в отчаянии, он приплясывал на месте, плотно сжав кулаки.
– Всё, хватит этого балагана! – сказал Тополь голосом человека, страдающего от тяжелого похмелья. – Давайте уже наконец отцепим нафиг эту проклятую антенну – как собирались!
Мой мозг работал как у гроссмейстера в цугцванге. Я вдруг с предельной ясностью осознал, что Тополь и Литке сейчас на волосок от роковой ошибки.
– Нельзя этого делать! Нельзя! – закричал я. – Тогда нас точно перестреляют химероиды! Со зла и профессора вальнут!
Говоря это, я подобрал интерфейсный кабель биопринтера и попробовал воткнуть его обратно в гнездо.
Куда там!
Биопринтер-то сдвинулся на метр, и длины теперь не хватало!
– Профессор, вы же вроде в этом лучше разбираетесь… Удлинитель для этой штуки есть?
– Просто потяните сильнее кабель в стороны, он самоудлиняется, – сказал профессор, как мне показалось, с презрением. Мол, деревенщина, с Земли прилетел, ни хрена в инопланетных технологиях не шарит.
И впрямь, удлинитель не понадобился.
Кабель раздался в длину, и… остатки души альфа-пилота вновь потекли в его хоботастую тушу!
Рождение твари сопровождалось воистину апокалиптическими эффектами.
Ни дать ни взять – исход трех духов нечистых!
Если бы за альфа-пилота не ходатайствовали в тот день буквально все собравшиеся, включая наше многодетное светило науки, командора химероидов и мою собственную интуицию, я бы его, конечно, пристрелил просто на рефлексе…
Стоило огонькам в рабочей зоне биопринтера погаснуть, как монстр резко распрямился, выбив вверх, в проем подъемника, крышку агрегата. Вслед за тем он пружинисто прыгнул – причем с такой силой, что оттолкнул многотонный принтер по палубе к нам.
Скрежещущая дура непременно насмерть зашибла бы профессора, но проявивший ловкость Литке буквально выдернул эмбрион звездопроходца из опасной зоны за секунду до удара.
Альфа-пилот достиг в прыжке следующей палубы. Вцепившись конечностями в обломок пиллерса, он замер, сверля нас огненным взором своих трех льдисто-синих очей.
