Он отступил к стене, поднял меч над головой и громко выкрикнул свой боевой клич:
– Ламуэн! Во имя Пресвятой Богородицы!
Враги, обмениваясь злобными возгласами, перестроились и начали планомерное наступление на графа. При этом он сразу же отметил, какую тактическую ошибку они допустили: они наступали рядом, охватывая его полукольцом, поэтому мешали друг другу, стесняли движения собственных соратников.
Граф сделал мощное круговое движение мечом, заставив врагов замешкаться и еще больше сдвинуться друг с другом, а затем нанес молниеносный удар, которому его научил старый рыцарь из Бургундии, давний соратник Балдуина.
Один из крестоносцев упал на колени, грязно ругаясь: его плечо было глубоко рассечено, из раны фонтаном хлестала темная кровь. Другие невольно замешкались, лишившись решимости, но одноглазый резким выкриком снова погнал их в бой.
Граф отступил на прежнюю позицию, прижавшись спиной к стене, и снова широко взмахнул мечом.
В это время за окном комнаты послышались многочисленные голоса, звон оружия, замелькали огни.
Противники графа перебросились несколькими словами и кинулись к двери. Он хотел было отрезать им путь к отступлению, но не стал рисковать, надеясь на подмогу.
Последним комнату покинул одноглазый. В самых дверях он на мгновение задержался, сверкнул на графа пылающим глазом и скрылся, выкрикнув напоследок те же непонятные слова:
– Харкам Кумрат!
В ту же секунду в окно один за другим влезли вооруженные слуги генуэзцев. Они галдели, громко переговаривались, грозно размахивали мечами, но и не думали преследовать убийц.
Несколькими минутами позже, уже через дверь, как и подобает порядочному господину, вошел сам мессир Филиппе Бьянки. На ходу пристегивая меч к перевязи, едва сходящейся на внушительном животе, генуэзец тяжело дышал и озабоченно озирался.
– Слава Богородице, милостивый господин граф, вы не пострадали! – воскликнул он, сжимая в волнении мягкие руки. – Какое несчастье! Как эти мерзавцы сумели проникнуть в нашу цитадель – ума не приложу! Позор на мою седую голову! Но я разберусь, я выясню, кто стоял на посту! – И мессир Филиппе потряс в воздухе небольшим кулаком. – Слава Господу, что мой сын вовремя проснулся, услышал шум и поднял тревогу! Надеюсь, милостивый господин граф не затаит обиду на бедных генуэзцев?
Позади отца, среди толпящихся слуг, мелькала напуганная физиономия Сандрино.
Граф взглянул на молодого итальянца пристально, но тот встретил его взгляд с видом совершенной невинности.
– Не волнуйтесь, мессир Филиппе, – проговорил де Брасси, – я ничуть не в претензии к вам! В городе ужасные беспорядки, так что за всем уследить невозможно!
– Но у нас-то, у нас-то было тихо и спокойно! – продолжал причитать генуэзец. – Мы мирные торговцы, у нас со всеми прекрасные отношения, и вдруг – такое! Позор на мою седую голову!
Только теперь он заметил на полу истекающего кровью воина и велел слугам унести его и позвать лекаря, старого мессира Бенедетто.
Дверь комнаты снова приоткрылась, и в нее протиснулся Никодим.
Грек выглядел заспанным, перепуганным и настороженным.
– Слава Богородице, милостивый господин! – проговорил он точь-в-точь как мессир Филиппе. – Вы целы! Я услышал эти крики, звон оружия и поспешил на помощь…
– Не очень-то ты спешил! – усмехнулся граф. – Все самое интересное уже закончилось. Впрочем, чего от тебя ждать, ты не воин.
– Кажется, вы не ранены? – осведомился грек, настороженно оглядывая не столько графа, сколько его комнату. Чувствовалось, что на языке у него вертится еще какой-то вопрос, но он не решается произнести его вслух.
– Нет, не ранен, – ответил де Брасси, не собираясь помогать Никодиму в его затруднении.
– А… они ничего у вас не похитили? – спросил грек, подойдя ближе и понизив голос.
– Ты имеешь в виду…
– Тсс! – Грек прижал палец к губам.
Слуги генуэзца покидали комнату, теснясь в дверях. Никодим дождался, когда выйдут последние, и плотно затворил за ними дверь. Только после этого он повернулся к графу и взволнованно спросил:
– Кольца, милостивый господин граф, я говорю про те кольца. Целы ли они?
Вместо ответа де Брасси выдвинул из-под кровати свою дорожную шкатулку, открыл ее. Кольца были на месте.
– Слава богу! – облегченно вздохнул Никодим. – Уж как я за них волновался, как переживал! Впрочем, как и за вас, господин! – спохватился он.
– Кто были эти люди? – спросил граф, пристально поглядев на грека.
– Ох, милостивый господин, я хотел спросить вас о том же самом! Ведь это вы видели их, а не я! Расскажите мне, как они были одеты? Как выглядели? Сарацины они были или христиане?
– Не думаю, что это были добрые христиане, хотя некоторые из них были в одежде крестоносцев. Впрочем, главный злодей показался мне сарацином. В восточных одеяниях, одноглазый…
– Одноглазый? – переспросил Никодим, и лицо его залила бледность.
– Ты что-то о нем знаешь? – резко спросил граф. – Расскажи мне, грек, что это за человек!
– Я ничего о нем не знаю, – забормотал Никодим, боязливо оглядываясь на окно. – Да и никто о нем не знает. Только слухи, милостивый господин, неясные слухи. Поговаривают, что этому человеку – если, конечно, он и вправду человек, – очень много лет…
– Да, он и мне показался стариком, – подтвердил граф. – Однако, несмотря на преклонный возраст, он ловок и подвижен да и дерется лихо…
– Господин граф не понял! – перебил его грек. – Одноглазому куда больше лет, чем может быть человеку…
– Ну, Никодим, ты повторяешься! – Граф усмехнулся. – Только вчера ты говорил то же самое про хранителя колец, обитателя подземного склепа… но тот и вправду выглядел дряхлым стариком!
– Не случайно милостивый граф вспомнил того старца… Они связаны друг с другом, как день и ночь, как жизнь и смерть. Именно его приближение услышал вчера слепой старец, когда передал вам эти кольца. Одноглазый повсюду ищет эти кольца, мечтает завладеть ими… но не дай господь, чтобы это случилось! Тогда настанут ужасные времена…
– Да и сейчас, как я погляжу, не золотой век на дворе, – вздохнул граф. – Твой город в руинах и пожарищах, а ты все еще чего-то боишься…
– Да, господин граф, боюсь! – признался Никодим. – В одной старинной книге написано, что если Кольцами Вечности завладеет одноглазый – на всей земле наступит вечная кровавая ночь…
Марина застегнула пальто, повесила на плечо сумку, хоть мама и велела ей этого никогда не делать – сдернут и поминай как звали.
– Ты куда это собралась? – спросила Ленка Соловьева.
– Погулять, – ответила Марина, – воздухом подышать я имею право в обеденное время?
