Действительно, пройдя немного по подземному озеру, грек вывел своего спутника к ступеням, которые поднимались из воды к небольшому круглому туннелю в стене.
– Теперь, добрый господин, тебе придется немного смирить свою рыцарскую гордость! – с едва заметной насмешкой произнес грек. – Эта галерея низкая, и ты должен будешь склониться.
Он опустил голову и шагнул в туннель, освещая путь перед собой факелом. Граф последовал за ним.
Так они шли несколько минут. Наконец грек облегченно вздохнул и распрямился: низкая галерея закончилась, приведя их в большой круглый зал.
Грек поднял факел над головой, освещая помещение, куда они попали.
Круглая пещера поднималась над ними, как церковный свод, но на стенах ее были не иконы, не изображения святых. Все стены пещеры усеивали, словно пчелиные соты, небольшие ниши, в каждой из которых едва поместился бы лежащий человек. Приглядевшись внимательнее, Симон де Брасси понял, что в этих нишах и вправду лежали люди, люди, давно уже умершие, но не истлевшие и не рассыпавшиеся в прах, а высохшие, как мумии в египетских захоронениях.
– Что это? – спросил граф, невольно понизив голос из уважения к мертвецам.
– Это – склеп, подземное кладбище для монахов и знатных горожан, – ответил ему грек. – Здесь похоронены и мои предки, и сам я надеялся когда-нибудь найти упокоение в этом склепе. Правда, теперь я уже ни на что не надеюсь…
– Здесь и находится та важная вещь, о которой ты мне говорил? – спросил граф в нетерпении.
– Обожди немного, добрый господин! – Грек еще выше поднял факел и вдруг свистнул особым образом, как будто подзывал собаку.
Тут же из одной ниши выскользнула тощая сгорбленная фигура, закутанная в полуистлевшие лохмотья.
Граф невольно вздрогнул: он вообразил, что ожил один из здешних мертвецов.
Могучий и храбрый воин, Симон де Брасси не боялся живых, но, как всякий христианин, опасался козней дьявола. И боялся нечистой силы и оживших покойников. Его испуг был тем более оправдан, что появившееся перед ним существо и вправду мало отличалось от иссохшего покойника. Руки и ноги его выглядели тощими и кривыми, как ветки дерева, голова, обтянутая сухой, как пергамент, кожей, больше напоминала голый череп. Казалось, это существо было таким старым, что давно уже пережило собственную смерть, и в нем почти не осталось признаков жизни. Только отвратительные белесые пятна покрывали его кожу, и граф попятился, узнав страшные признаки проказы.
– Кто это? – спросил он, схватив своего спутника за плечо. – Живой человек или обитатель могилы?
– И то, и другое! – усмехнулся грек. – Это живой человек, но, как ты видишь, обитает он именно в могиле…
– Как может жить здесь живое существо? – Граф содрогнулся, представив дни и ночи в вечной тьме подземелья.
– Ему, добрый человек, безразлично, где жить – под солнцем или в обители вечной тьмы. Ведь он совершенно ничего не видит…
Он немного опустил факел, осветив лицо живого мертвеца, и граф увидел в свете этого факела пустые белесые глаза слепого.
– Кроме того, он живет здесь уже очень давно и не знает другой жизни. Мой отец и мой дед видели его, и уже в дни их молодости он был так же стар, как сейчас. Пищи ему требуется очень мало, он живет тем, что приносят редкие посетители склепа, а воды здесь достаточно…
– Это ты, господин Никодим? – прошелестел голос слепого, и лицо его повернулось к огню факела, как к солнцу. – Я чувствую, ты очень встревожен… А кто этот воин, которого ты привел в мое убежище?
– Это добрый господин, который спас мою жизнь, – ответил грек с невольным почтением. – Наверху творится ужасное: крестоносцы уничтожают город, как саранча…
– Этот город пережил на моей памяти не одно нашествие. – Слепец немного отступил, сложив на груди иссохшие руки. – Переживет и это. Для чего же ты привел сюда одного из них?
– Я уже сказал тебе, что этот господин – не чета прочим: он благочестив и благороден, он спас мою жизнь и хотел вывести меня в безопасное место. И я думаю, что ему следует передать то, что ты хранишь испокон веку. Не потому, что этого заслуживает моя жалкая жизнь, а потому, что он – муж силы и доблести и он может достойно принять сокровище из твоих рук…
Слепой повернулся к графу и проговорил своим едва слышным шелестящим голосом:
– Здравствуй, Симон де Брасси, граф Ламуэн, владетель Омбрейский и Лимский! Я рад приветствовать тебя в этом скорбном месте, в этой обители смерти и печали!
– Откуда ты знаешь мое имя? – удивленно спросил граф. – Разве мы с тобой когда-то встречались? И потом… разве ты видишь мое лицо?
– Просто я уже так давно не вижу земными очами, что научился видеть внутренним взором! Что ж, возможно, ты прав, Никодим, – слепец повернулся к греку. – Ты привел ко мне мужа доблестного и добродетельного, достойного того, чтобы узреть священное сокровище, а может быть, и того, чтобы хранить его отныне. Может быть, пришло время, когда священное сокровище должно перенестись в западные земли, туда, где теперь расцветает цветок новой жизни. Может быть, время моего служения подходит к концу, и я смогу наконец найти вечный покой в одной из здешних пещер… Впрочем, не мне, не нам решать.
– Кому же? – удивленно спросил граф.
Но слепец ничего ему не ответил. Он отвернулся и с неожиданной ловкостью вскарабкался по стене, испещренной погребальными нишами, под самый свод подземной усыпальницы.
Свет факела не достигал верхней части помещения, поэтому граф не видел, что делает там слепец.
Однако прошло всего несколько минут, и он так же ловко спустился по стене, одной рукой прижимая к себе темную шкатулку, окованную бронзовыми полосками.
Поставив шкатулку на пол пещеры, слепец опустился перед ней на колени и затих, словно в безмолвной молитве.
Когда граф хотел уже в нетерпении прервать наступившую тишину, слепой наконец пошевелился, положил тощие, искривленные руки на крышку шкатулки, словно с немой лаской. Внутри шкатулки что-то тихо щелкнуло, и крышка откинулась.
Граф наклонился, чтобы рассмотреть содержимое ларца.
Изнутри он был обит черным бархатом, на котором покоились одно подле другого три кольца из незнакомого металла. Это было не золото и не серебро, прежде графу не случалось видеть такого.
На первый взгляд в кольцах не было ничего особенного. Одно представляло собой свернувшегося зверька – то ли горностая, то ли ласку, а может, и маленькую ящерицу. Второе кольцо выглядело, как веточка колючего кустарника. Третье, казалось, и вовсе было не из металла, не из какого-то твердого вещества, а из воды или другой жидкости. Оно словно непрерывно текло, переливалось и струилось, находясь в покое и в то же время в непрерывном движении.
– Что это? – вопросил Симон де Брасси и невольно опустился на колени перед открытой шкатулкой, как перед великой святыней или перед государем.
