– Заходите, пожалуйста! – широко улыбаясь, сказала она. – Ну, что же вы, гости дорогие, за дверью сидите?
– Мам! – Я все-таки решила вмешаться. – Они тупые. Они не понимают. Если ты хочешь, чтобы они вошли, пни их слегка.
Увидев, как задрожали мамины губы – от моей грубости, – я добавила:
– Или на ручки их возьми. И занеси по одному. Учти – вот тот, что в штанах, любит кусать за руки у локтя. У него такой фирменный укус. Ужасно долго не заживает. Что делать с котом Робеспьером? Куда его запереть?
Мама, почувствовав мой необычный тон, пристально посмотрела на меня и кивнула на мою комнату:
– Вон туда.
Я услышала, как звонит телефон и Сири сдержанно говорит (как она умудряется говорить разными голосами, то ехидно, то совершенно официально?): «Белая обезьяна со сложенными лапами…»
– Да, папа…
– Вот я подумал, – с ходу сказал папа, – если ты мне нормально, по-человечески ответишь, я с тобой помирюсь. А раз ты так, то имей в виду: мне надо от тебя отдохнуть и вообще собраться с мыслями! Так что пока мне не звони!
Плакать, плакать… Прекрасное изобретение эволюции… А я и плакать не умею… Или умею, но почему-то редко плачу… Отчего сейчас плакать? Все живы, все даже здоровы, у меня теплый дом и своя комната, у меня очень хорошая мама, которая не уверена, что я ее дочь, но она же не выгоняет меня на улицу, кормит, даже иногда мне кажется, что она меня любит… У меня хороший папа – не все папы, живущие отдельно, так заботятся о своих детях, так часто приходят к почти уже выросшим детям – регулярно, раз-два в месяц, иногда с подарками, иногда с влюбленными в меня сыночками (Джонни влюблен, это точно, вчера только ночью писал пиктограммами – человечек с сильным бицепсом, сердечко, знак вопроса, книжка, футбольный мяч, сердечко, смайлик хохочущий, еще смайлик, но подмигивающий – расшифровывай как хочешь)… О чем плакать? О глупой несправедливости, о том, что просто некому сейчас рассказать о ней…
Я взяла Робеспьера, который ненавидит, когда его берут на руки, но сейчас совершенно не сопротивлялся, и пошла в свою комнату. Удивительно устроен человек. Если нет больших бед, он убивается из-за малого. А я не буду убиваться. Ну не любят меня мама и папа – и что с того? Либо они правы, и я на самом деле плохая и черствая. Буду думать об этом. Поговорю с Робеспьером. Мама же мне все время советует с ним говорить по душам.
Я услышала лай, звон разбитого стекла, стук, цокот лапок по полу… Тупые моськи побежали по квартире, заскреблись в дверь. Робеспьер, забравшийся в самый дальний угол, посмотрел на меня с вопросом.
– Попытаюсь тебе объяснить, – сказала я. – Мне так велела моя мама. Она живет на свете в три раза дольше, ей виднее, хотя ее все обманывают, и она меньше меня ростом. У нас теперь живут две собаки. Очень тупые, вредные и избалованные. Наша с тобой задача – не взвыть и не начать бросаться на стенку от нашего бесправия и несправедливости. С тебя толку никакого, ты сам по себе, значит, я буду думать, что мне с этим делать.
Робеспьер, внимательно слушавший меня, спрыгнул с моей кровати, подошел к двери, за которой притихли моськи – я видела их лапы из-под двери. Кот понюхал дверь, помахал хвостом.
– Сашенька! – позвала мама. – Тут в чемодане какие-то… – Я услышала, как мама засмеялась. – Даже не пойму, что это… Трусики какие-то, что ли… Это для кого?
– Для собак, мам.
– Подойди, разбери чемоданы, пожалуйста, а то я договариваюсь с дядей Колей, когда мы поедем к нему… Там у него проблемы с сиделкой…
Я похолодела.
– С какой сиделкой, мам? – Я открыла дверь, переступила через уставших от самих себя йорков и подошла к маме, которая уже бросила разбирать чемоданы и сидела перед компьютером. – А ты правильно перевела?
– Да, он… на русский перешел.
– Вспомнил, да, мам?
– Ну да… Сейчас… Я вот смотрю, как визу быстрее взять… Дорого, конечно, но у нас же есть сбережения.
Я села напротив мамы.
– Ты хотела капельницы поделать, мам. У тебя сосуды. И зрение ухудшилось.
– Да что там! – Мама засмеялась и поправила очки.
– Подкрути, совсем разъехались.
– А это… да, да… сейчас… Да мне как-то лучше стало… И голова уже не кружится… Нет, знаешь, я теперь жить спокойно не смогу. Он так на папу похож…
Я взглянула на полочку, где стояли две фотографии маминых родителей.
– На мой взгляд, вообще не похож. Я думаю, это вообще не он.
– Сашенька!!! – Мама вся покраснела. Набрала полную грудь воздуха и отчеканила: – Это – мой дядя – брат – моего погибшего отца. Понятно тебе?
– Понятно.
– И я должна ему помогать. Чем могу.
Я кивнула, убрала в холодильник чищеные яблоки – какой уж тут пирог. Моськи постепенно пришли в себя, зацокали по паркетной доске, пришли на кухню, уже крутились под ногами.
– Видишь, они совсем никому не мешают, даже веселее с ними… А что он делает? – Мама с ужасом смотрела на Веню, который сел около свободного стула и деловито начал грызть ножку. Алисонька, как стояла, так и присела и надула лужу.
– Одна описалась, другой подгрызает папин стул, чтобы, когда папа пришел, он свалился бы на пол, прямо в ее лужу.
– Не смешно, Сашенька, – сказала мама. – Позвони папе и извинись за сегодняшнее.
Вот интересно, у нее заранее виновата я. Как преступник, условно выпущенный. Может, мне взять и обидеться на всех них? Запереться в комнате, надеть наушники и раствориться в Интернете? Там можно быть сутками, и скучно никогда не станет. Читать все подряд – про все – какой длины хвост у тарантула, как спариваются моллюски или вообще не спариваются, кто собирается расшифровать язык дельфинов, сколько дней цветут эдельвейсы – хаотичный набор информации, затягивающий тебя по уши, смотреть чужие фотографии, заходить в разные группы, искать кого-то, смотреть видео, фильмы… Я не играю, не люблю. Но можно попробовать и поиграть в какие-нибудь логические игры.
– И кстати, займись собаками! – как ни в чем не бывало сказала мама. – Что там им нужно? Погуляй, покорми, ты же все знаешь. Какая им еда нужна?
– У них два дня голодовка! Пока дома писаться не отучатся! А потом… – Я быстро взглянула на маму, которая сосредоточенно заполняла какую-то анкету в компьютере, – потом будем им варить кашу.
– Кашу? – Мама на секунду оторвалась от анкеты. – А я думала, собачий корм…
– Нет, у них понос от этого корма. Кашу. Им Нелли Егоровна всегда варит кашу на три дня.
Говоря, я подошла к описавшейся Алисоньке и одним движением вытряхнула ее из юбчонки. Выбросив юбку в мусорку, я ткнула растерявшуюся и начавшую отступать от меня с рычанием Алисоньку мордой в лужу и шлепнула по попе. Она попыталась меня укусить. Тогда я шлепнула ее еще раз. Мама покосилась на меня, но, на удивление, ничего не стала говорить.
