Сейчас она была в сильно обтягивающих сверкающих белых брючках и перламутровой кофточке без рукавов. Одежда ее была залита чем-то неаппетитно бордовым, вроде борща. Борщ – вкусное блюдо, я его люблю. Но когда кусочки свеклы, моркови, картошки налеплены на одежду, создается очень неприятное ощущение.
Нелли Егоровна рыдала, заламывая руки, бросаясь на открытую дверь, на стенки. Увидев меня, она зарыдала еще сильнее. Оба йорка бегали с оглушительным лаем вокруг нее. Алисонька лаяла звонче, Вениамин уже просто охрип, но лаял изо всех сил.
Когда они заметили меня, Алисонька села на попу и заскулила, а Веня бросился на меня и попробовал укусить за лодыжку. Я легко отбросила его ногой. Нелли Егоровна, несмотря на свое тяжелое состояние, заметила это и с криком: «Всё из-за тебя!» – кинулась на меня.
Я, недолго думая, повернулась и направилась к лифту. Холл у Нелли Егоровны огромный, поэтому, пока я шла, она успела что-то сообразить, удивительно быстро догнала меня, схватила мертвой хваткой за руку.
– Нет! – крикнула она. – Нет!!! Ты не уйдешь!..
Я попыталась вырваться.
– Нет! Он ушел! Что мне делать?!
– Кто?
Я все же остановилась.
– Он! Рудик!
– Какой… Рудик? – оторопела я.
– Батрудди-и-и-н! – взвыла Нелли Егоровна.
– Кто?!
– Му-уж!!! – взвыла Нелли Егоровна. – Муж, кто же еще! Вот у твоей матери мужа нет, а если бы был, тоже бы ушел! Из-за тебя!
Нелли Егоровна, достаточно крупная и крепко сбитая женщина, оказалась сильнее, чем можно было предположить при ее домашнем образе жизни. Я не могла вырваться. Она держала меня крепко и пыталась встряхивать. Пришлось чуть стукнуть ее по ноге, чтобы она отпустила меня. Нелли Егоровна заорала так, что все же открылась одна из дверей на площадке. До сих пор соседи терпели или просто не хотели портить себе выходной чужими драмами.
– Можно потише? – недовольно осведомилась женщина с розовой чалмой на голове. Чалма была сделана из огромного махрового полотенца и устрашающе возвышалась над ее головой.
Нелли Егоровна посмотрела на нее как безумная и на секунду отпустила меня. Я воспользовалась этим и резко отряхнула ее руки.
– Нет, ты не уйдешь! – вскрикнула Нелли Егоровна. – Что мне теперь делать? Ты хочешь меня бросить?
– При чем тут я? – спросила я, потому что три кнопки лифтов горели, но ни один не приезжал. Можно было, конечно, сбежать по лестнице, но до нее слишком далеко. Надо выйти на длинный внешний балкон, чтобы попасть на лестницу. И Нелли Егоровна уйти мне не даст.
Нелли Егоровна начала плакать. Она так перевозбудилась, что сейчас заплакала по-настоящему. Ее недавно нарисованные толстые брови давно стерлись, волосы растрепались, черно-зеленая краска вокруг глаз осталась только клочками. Выглядела она неважно.
– Понимаешь, Саша, – неожиданно сказала Нелли Егоровна вполне обычным голосом, – муж сказал – или он, или собаки.
– А вы что?
– А я… Что я могла сказать? Уговаривала…
– То есть выбрали собак и заставляли его поменять решение?
Нелли Егоровна застыла, переваривая то, что я сказала.
– Что? – наконец произнесла она.
Тут пришел лифт, и я шагнула в него.
– Нет! – снова стала вскрикивать Нелли Егоровна. – Нет! Ты не можешь меня бросить! Мы же подруги!
– Ого… – пробормотала я, пытаясь закрыть дверь, нажимая на специальную кнопку.
Но Нелли Егоровна заслоняла собой световой элемент, и двери с мелодичным звоном снова открывались.
На мое счастье, вдруг дико взвизгнул один из йорков, взвизг был хриплый, поэтому я решила, что это Веня. Нелли Егоровна схватилась за сердце и рванула домой, почему-то тяжело припадая на одну ногу. А я все-таки закрыла дверь и, бросив свою «подругу», сбежала. С чего она решила, что мы дружим? Ничего себе дружба. Интересно, если человек считает или хотя бы называет тебя другом, а ты так не считаешь, то что получается в итоге? Неразделенная дружба? Такое тоже, наверно, бывает.
Пока я ехала в лифте, переходила в свой подъезд, поднималась к себе, Нелли Егоровна бомбардировала меня сообщениями, беспрестанно звонила. В сообщениях были ругательства, слезные просьбы, проклятия, обещания заплатить мне за беспокойство, а также угрозы, что я заплачу ей за все. А я думала, почему у нее мужа зовут Батруддин. Он – татарин? Или же казах… Интересно…
Мне всегда интересно смотреть, как дружат, а тем более живут вместе люди из совершенно иных миров. Собственно, нет почти никакой разницы – с другой планеты человек или с другого края нашей земли. Как можно выйти замуж за индейца или за индийца? Если они даже по-другому поют, по другим нотам. Я уже не говорю об их сказках, об их привычках, об их блюдах, о некоторых и подумать страшно… Суп из червяков, сдобренный внутренностями мелких млекопитающих, личинки муравьев, которые индейцы едят среди множества других таких же несъедобных для меня лично блюд, прокисшая селедка, которую обожают шведы, шевелящиеся щупальца полуживых осьминогов, которыми с риском для жизни объедаются корейцы, и многое-многое другое…
Я зашла на кухню и увидела, что мама быстро и судорожно набирает что-то на клавиатуре, кивает и снова набирает.
– Все хорошо? – Я подошла к ней поближе.
– Да, то есть не совсем. Я сейчас с дядей Колей как раз переговариваюсь.
– По-фински?
Я увидела, что мама-то писала, а дядя Коля, у которого была очень странная главная фотография – голый медведь с разноцветным флажком (голый, то есть как будто ему сбрили основную часть шерсти, оставили только на морде, на бедрах или, как выражались в девятнадцатом веке, – на чреслах), упорно отвечал по-фински. Мама загоняла его ответы в программу «Переводчик» и пыталась разобраться в этой абракадабре. «Сколько не бывает жизнь так облегчение». «Было прошлый тем кто выходит». «Такая выдержать мысль расширение пространства и печаль».
– Мам! – Я села рядом и налила себе холодного чаю. – Мам, ну что он валяет дурака? Почему он пишет по-фински?
– Забыл, наверное, русский… – неуверенно ответила мама. – Лучше помоги мне разобраться… Как ты думаешь «расширение пространства и печаль» – это означает, что теперь ему хуже, чем раньше, да? Несмотря на то что места стало больше. То есть – ему есть, где жить, а печали больше, да?
– Это значит, что в Финляндии народа нет. Население – как в Санкт-Петербурге.
– Сашенька!..
– Или пять раз по Красноярску, если тебе это больше нравится, – пожала я плечами. – Зато я теперь знаю, откуда у меня такая тяга к дешифровке. От тебя! Ну-ка, дай я ему сейчас напишу, чтобы он не валял дурака и писал по-русски в ответ!
– Не смей! – Мама встала, и, как обычно в таких случаях, я растерялась.
