– Кажется! Ты хочешь ткнуть мне в нос, что ты москвичка, а я – провинциалка!
– Да нет. Хватит орать, в конце концов! Лучше скажи – кто все-таки твой парень?
– Оба, – спокойно ответила Лена.
– Оба?
– Оба. А что? Тебя что-то смущает?
– Не знаю пока.
– А почему им можно, а нам – нет? Вот у Костика еще три девушки. Теперь я точно знаю.
– Не придумываешь?
– Нет.
– Может, бросить его?
– Не может. Я его люблю. Зачем я буду его бросать?
– Тогда скажи ему, пусть бросит тех троих.
– Не хочет. Они другие. Ему и с ними хорошо, и со мной.
– Черт… Я не знаю, как быть… – Я растерялась.
– Ну вот, и у меня двое.
– Ты ему назло с Валентином встречаешься?
– Нет. Просто мне Валентин тоже нравится. Он не похож на Костика. Но он… прелестный. Надо стихотворение так начать… «Он прелестный, он прелестный…»
– А дальше что? – вздохнула я.
– Дальше пока ничего нет! – немного рассердилась Лена. – Послушай, вот у него такие уши идеальные – как будто слеплены! Можно смотреть на них бесконечно. «Он прелестный, он прелестный, его уши, как из теста…» Хорошо, правда? И вообще он как мужчина мне больше нравится.
– В смысле? – очень осторожно уточнила я, сдерживаясь, чтобы не смеяться – Лена обидится.
– Не парься! – Лена сама захохотала. – Я себя ценю и берегу.
– И вообще-то тебе еще четырнадцать лет, – напомнила я.
– Вот именно! В Чечне уже замуж можно выходить! – продолжала смеяться моя подружка.
Так продолжалось полгода. Потом появился Арсений, потом Гена, потом Митя… Они появились, а те, старые, никуда не девались. Лена умудрялась встречаться со всеми. Как это терпели парни – непонятно. Тем более в их небольшом городе. Иногда кто-то из них ставил условия, угрожал «уйти».
– Да уходи на здоровье, – пожимала плечами моя подружка. – Кому ты нужен?
Это действовало сильно. Никто не уходил. Тем более что Лена на глазах становилась просто нереальной красавицей. Яркие глаза, выразительные губы – такие, как стараются искусственно надуть себе многие женщины и вкачивают в мякоть губ силикон, густые каштановые, вьющиеся от природы волосы, прекрасная фигура. Лена – не тоненькая, у нее хороший, крепкий сорок четвертый размер. Но, мне кажется, тоненькие, как палочки и веточки, девушки нравятся только сами себе и своим подружкам. Ну и очень редко – огромным накачанным парням, которые накачались так, что им уже мешает своя собственная плоть. А обычным, тем более нашим хиленьким ровесникам, нравятся девушки крепкие, спортивные, с ногами, плечами, грудью и всеми прочими прелестями, за которые можно и подержаться, и, в случае чего, спрятаться.
Я живу в другом городе, поэтому мне трудно было понять, как на самом деле происходит то, что описывала мне Лена. Фотографии у нее были то с одним, то с другим, стихи писала она уже безадресно – непонятно было, кого точно она имела в виду. В начале стихотворения у него могли быть сильные руки и карие глаза, а в конце – руки становились тонкими и нежными, а глаза светлели.
Я понимала, что просто у Лены огромное сердце, в котором так много любви, что один парень в ней задохнется. Поэтому она любила сразу нескольких. Поскольку я сама не люблю в последнее время никого, в том числе Мошкина, который все время мелькает где-то рядом, мне трудно это понять. Лена однажды сказала: «Ты какая-то вся… как сушеная вобла. В тебе нет страстей». Я попробовала отшутиться: «Вот как раз мы хорошая пара. В тебе страстей слишком много, а во мне нет». Хотя это неправда, и она отлично знает, что я была без памяти влюблена, даже два раза, в одиннадцать лет и в тринадцать.
Мама каждый раз советовала «общаться с мальчиком как с человеком». Что из этого вышло – всем хорошо известно. Я относилась к нему как к человеку, он ко мне – как к дерьму. На том все и закончилось. И виновата не мама, разумеется, а то, что я просила у нее совета. Разве могут быть какие-то советы в таких делах? Надо слушать свое сердце, мне так кажется, и делать свои ошибки. А то получается, что я сделала мамину ошибку в своей собственной жизни.
Вот теперь я общаюсь с Мошкиным, как хочу, и он крутится вокруг меня и крутится. Попробуй я разговаривать с ним, как мне советует мама! Представляю, что с ним бы было! Взорвало бы от собственного несовершенства и убожества. А так он старается, придумывает все время что-то, хочет понравиться… После того случая в парке подулся дня три и стал снова подбираться, теперь уже по-хорошему. Только теперь дорожка будет гораздо длиннее у него. Я пока не отошла от его смелого предложения и не простила его.
А Лена тогда стала ко мне относиться как к человеку второго сорта. Ведь у меня нет роты поклонников, как у нее. И со спортивным ориентированием я практически покончила – мне не хватает времени, надо учиться. А Лена победила на областных соревнованиях, стала собираться на всероссийские… Наши разговоры постепенно изменились. Она перестала меня слушать, насмехалась – вроде по-дружески, а вроде и нет. Могла не звонить неделями, потом вдруг позвонить, целую ночь рассказывать о себе, о Косте, Арсении, Гене, еще о ком-то, я сбивалась, не могла понять, кто это – кто поступил в институт, кто не пишет ей, кто подарил цветы, кто пригласил в клуб, кто катал на мотоцикле, кто из-за нее хотел подраться, кто ее бросил, кого бросила она…
На ее день рождения собиралась огромная компания. Она пригласила и меня. Я хотела поехать, но в этот день была олимпиада по информатике, я одна прошла на следующий тур от всего нашего округа, а в округе много школ, даже не знаю точно сколько. Шестьдесят, может быть. Или двести. Но много. В нашем округе двенадцать станций метро. А также национальный парк, шесть институтов, семь православных храмов, четыре набережные, шесть мостов и два сорокаэтажных здания, которые видны из любого места. Как я могла не пойти на олимпиаду? Могла, наверное… Ведь Лене исполнялось пятнадцать лет – юбилей. Она очень серьезно отнеслась к этой вехе, практически как к обряду инициации. И я должна была поехать к ней в Смоленск.
Я позвонила ей и написала веселое поздравление – о том, какая она красавица, умница, всеобщая любимица, спортсменка… И сделала подарок – сшила из заготовки кота, похожего на Робеспьера. Лена мечтает о кошке, но у нее аллергия, поэтому она любит котов во всех видах – керамических, стеклянных, меховых… Кота я заранее послала по почте.
Лене подарок понравился, но она страшно обиделась, что я не приехала. Когда я увидела фотографии с ее дня рождения, я поняла, что она, наверно, очень меня любит, раз так сильно обиделась. На дне рождения у нее народу было, как на восточной свадьбе – самое маленькое двести человек. У Лены обеспеченные родители, Лена – единственный, поздний ребенок, они ее обожают и потакают всем ее прихотям. И пятнадцатилетие Лены праздновали с размахом. Все танцевали на центральной площади, гостям раздали красные платки, и по сигналу каждый вскидывал правую руку и выкрикивал: «Лена!» и еще: «Лена! Лена!», потом пировали в загородном ресторане, гости ходили во дворе «стенка на стенку» – ребята шутливо дрались за Лену, прыгали через костер, потом еще раз пировали, уже в другом кафе – на теплоходе, хотя была уже осень.
