– Сейчас такие вирусные программы есть… – как бы невзначай обмолвилась я, ни к кому в точности не обращаясь, – они реагируют на ошибки. Если написал с ошибкой, которую даже компьютер исправить не может, и вообще, если слишком много ошибок, то ты ловишь вирус.
Козочкина, так и не натянув сапог, подняла на меня голову, но смотрела почему-то не на меня, а на большой кубок, стоящий на полке – маме когда-то его дали на соревнованиях по спортивному ориентированию. Внимательно смотрела, как будто хотела запомнить его навсегда.
– И что этот вирус? – доверчиво спросила мама, чемпионка Московской области по спортивному ориентированию.
– Всё – получаешь его, компьютер летит, и ни одна антивирусная программа пока не умеет его распознавать.
– Гонишь, – четко ответила мне Козочкина. – Я в сменке домой пойду. Не надеваются.
– Давай я тебе помогу! – сказала мама.
– Мам… – Я заступила на шаг вперед, чтобы мама не вздумала садиться перед Козочкиной на корточки. – Не холодно на улице. Пусть в сменке идет. У нее дом напротив. Нет, не гоню. У нас в классе полетел у троих пацанов компьютер.
– Гонишь… – менее уверенно повторила Козочкина. – Зачем это?
– Так это общероссийская программа по укреплению грамотности! Первая часть – выпускное сочинение, вторая – вирусная программа на ошибки, а третья – все граждане будут экзамен сдавать. Все вообще. Кто не сдаст, тому… – Я задумалась – что может напугать Козочкину?
Пока я думала, мама принужденно засмеялась.
– Сашенька все выдумывает! Не переживай, Настена! Никто за грамматические ошибки еще людей не наказывал!
– И очень зря, – пожала я плечами.
Козочкина все поглядывала на меня с сомнением. Я взяла ее сапог, расстегнула короткую молнию сбоку внизу.
– Так попробуй. Может, наденутся.
Мама всплеснула руками, радостно засмеялась, как будто Козочкина уже получила пятерку по экзамену на знание родного языка. Я махнула рукой и пошла за пакетом с фотографиями.
Когда мама закрыла дверь за своей незадачливой ученицей, я уже ждала ее с разложенными фотографиями на столе в кухне.
– Мам. Зачем ты перед этой Козочкиной распинаешься?
– Сашенька! Как я переживаю, что ты иногда недобро относишься к людям! Ведь она прежде всего человек, а потом уже ученица… Может, она и не права…
– Они на голову тебе все садятся… – Я не стала продолжать. Я прекрасно вижу, что они ни капельки не уважают маму, вот в чем дело. Мама – добрая и хорошая, слишком. Как старец какой-то, который ест хлеб, пьет воду и носит вериги. И верит в бесконечное добро.
– Не переживай! – Мама солнечно улыбнулась. – Когда-нибудь Козочкина все поймет. Обернется назад и поймет, что никто лучше меня к ней не относился. Может, и так будет.
Я недоверчиво посмотрела на маму. Она не такая наивная, какой кажется иногда.
– Зачем тебе это?
– Я по-другому не могу, прости, Сашенька.
– Ладно, да что я… Мам… расскажи мне, пожалуйста. Во-первых, кто это? – Я пододвинула ей фотографию, где мой дедушка сидел с человеком, явно на него похожим. – И во-вторых, что там было, в этом походе, куда вы с папой вместе ходили?
Мама очень встревоженно посмотрела на первую фотографию и, лишь взглянув на вторую, опустилась на стул.
– Да, я знала. Знала, что когда-то придется тебе рассказывать… Сашенька… – Мама начала плакать, подошла ко мне, обняла, потом опять отсела, попыталась собраться, не получилось, она стала плакать дальше.
Я подождала немного. Мне было ужасно жалко маму. Но я не понимала, отчего она плачет.
– Там кто-то умер, в том походе? Почему ты не хочешь мне говорить? Что-то страшное случилось? Кто-то погиб?
Мама подняла на меня глаза. «Как я тебе это скажу?» – говорили мамины глаза, я это отчетливо видела.
Что же такое страшное, невероятное произошло тогда, что заставило маму расплакаться с пол-оборота, и она ни слова, ни полслова не может мне сказать?
– Ну ведь в этом походе ты была с папой?
Мама помотала головой. Потом кивнула. Глубоко вздохнула. Собрала рассыпанные фотографии в ровную кучку, одним движением рассыпала их, снова собрала.
– Ну то есть… – начала мама и замолчала. – Мы не вместе ходили…
– Ты там с ним познакомилась?
Мама снова молча кивнула.
– И …?
Мама умоляюще подняла на меня глаза. И опустила их, так ни слова не сказав.
Ну что мне, пытать ее было? У меня фамилия папы, мама – Орловская, я – Веленина. Папа с мамой жили вместе очень недолго, как я понимаю, фотографий свадьбы я никогда не видела, но не у всех же они есть… Дедушка с бабушкой погибли еще до моего рождения (кто мог маме свадьбу организовать?), про папиных родителей я немного знаю, они живут не в Москве.
– Ничего не скажешь?
Мама отрицательно покрутила головой.
Если бы это была моя подружка, я бы сказала: «Трусость!» Но маму мне было безумно жалко, я уже пожалела, что завела разговор.
– Убери, пожалуйста, все это, – попросила мама.
– Хорошо. Хотя бы о дедушкином брате расскажи. Он жив?
Мама неуверенно покачала головой.
– Да… или нет…
– Почему мы с ним не общаемся?
– Потому что мой папа с ним не общался.
– Почему? Поссорились?
– Он… дядя Коля был… Ты не поймешь…
– Террористом? – хотела пошутить я, но не получилось.
Мама серьезно посмотрела на меня.
– Вы – ужасно глупое поколение. Ничего не понимаете.
– Ненавижу, когда ты меня называешь на «вы», объединяя с некими мифическими ровесниками. Все очень разные.
– Ну да, – кивнула мама. – Дети демократии… взорванного мира… И в голове у вас что-то разорвано как будто…
– Мы же не виноваты, что родились в таком обществе… Я не виновата, – поправилась я. – Я – это я, а Мошкин, например, это Мошкин.
– Он тебе нравится? – живо спросила мама.
– Мошкин? – засмеялась я. – Как может нравиться дебил?
– Сашенька! – всплеснула мама руками, даже порозовев. – Ну как же так! Хороший мальчик, я его видела, умненький, симпатичный, бойкий такой, веселый…
– Кто? Ты про кого сейчас говоришь? Мам… Не заговаривай мне зубы. Кем был этот дядя… Коля? И где он живет?
– Зачем тебе это, Сашенька?
– Да потому что я хочу знать своих родственников.
– У тебя есть Ванюша, папа, я, Глеб…
– В интересном порядке ты перечислила родственничков, мам… – Я покачала головой.
