Семейная жизнь, однако, только разжигала страсть диктатора к чужим женам и просто красивым женщинам. В 1937 году у диктатора начался роман с Линой Ловатон Питталугой, родившей ему дочь и сына.
После свержения Васкеса в феврале 1930 года Трухильо был фактическим хозяином страны. Избирательная кампания проходила в атмосфере террора и запугивания всех несогласных. В акциях устрашения участвовали бывшие подельники Трухильо по банде «42» под командованием ставшего майором армии бандита Мигеля Анхеля Паулина. Американский посланник Кертис сообщал, что группы вооруженных военнослужащих, одетых в гражданское, наводнили страну и не дают оппозиции вести нормальную предвыборную кампанию. По словам Кертиса, вместо митингов и встреч с избирателями доминиканская предвыборная кампания 1930 года характеризовалась «убийствами, грабежами, нападениями и бесчинствами»
[147].
Кертис однозначно полагал, что «выборы под дулом винтовок» не могут быть признаны легитимными. Однако в Вашингтоне были явно иного мнения. Госдепартамент считал, что если США не признают режим Трухильо, то в стране якобы воцарится анархия, а это будет плохо для американских коммерческих интересов на острове: либо власть будет контролировать Трухильо, либо – никто («nobody's control»). США считали, что пока пусть и одиозный и антидемократический режим выполняет определенные условия (главным образом, не мешает американским предпринимателям выкачивать из Доминиканской республики прибыль), то его надо признавать.
Кертис продолжал слать в Вашингтон депеши почти умоляющего характера, призывая не признавать режим Трухильо, режим «предателей и демагогов», «нарушающих свободы доминиканского народа оружием, созданным в период оккупации» (имелась в виду Национальная гвардия)
[148]. Он справедливо указывал, что признание наглой фальсификации выборов подорвет не только его личный престиж в Доминиканской республике, но и авторитет США в целом.
Американская дипмиссия сообщала, что улицы Санто-Доминго полны слухов и разговоров о грядущей «революции» против Трухильо. Стоило американцам хотя бы намекнуть, что они не признают «выборов» 1930 года, как все оппоненты Трухильо поднялись бы против него с оружием в руках. Однако британская миссия в Санто-Доминго прямо сообщала в Лондон, что Трухильо поддерживают крупнейшие американские инвесторы в Доминиканской республике, например «Кьюбэн-Америкэн Шугар Компани», «Нэшнл Сити Бэнк оф Нью-Йорк» и нефтяные компании
[149]. «Избранному» генералу было ясно, что с такими мощными союзниками никакой Кертис ему не страшен.
В июне 1930 года на рейд Санто-Доминго прибыл, наконец, запрошенный Кертисом еще в феврале военный корабль – крейсер «Сакраменто». Однако цель визита была отнюдь не в оказании давления на Трухильо, наоборот: он был преподнесен как акт «доброй воли»
[150]. Американские моряки давали для доминиканских чиновников обеды и обменивались всяческого рода протокольными любезностями. Фактически прибытие «Сакраменто» означало признание режима Трухильо де-факто со стороны Вашингтона.
Инаугурация Трухильо состоялась в августе 1930 года, а 3 сентября на остров обрушился страшный ураган, унесший жизни более трех тысяч доминиканцев. Однако сам Трухильо нанес своему народу гораздо больший ущерб, чем все стихийные бедствия вместе взятые.
Намерения новый президент декларировал самые благие. Он оценивал внутреннее положение в Доминиканской республике в 1930 году так: «После 86 лет кровавых войн и общественных потрясений, нищеты и неудовлетворенности нам не удалось решить ни одну из наших проблем: мы жили без школ, без дорог, без денег, без банков, без сельского хозяйства, без промышленности (за исключением сахарных латифундий), без общественных зданий, без социального обеспечения, без электроэнергии, без университета… Эта картина сама по себе могла обескуражить самого оптимистичного и полного энтузиазма человека… Однако у меня были терпение и вера для того, чтобы приступить к реализации программы правительства, которая вместилась всего лишь в одном слове „строить“»
[151].
С годами выяснилось, что «строил» Трухильо в основном фундамент для своего личного благополучия.
С самого начала своего правления президент активно использовал служебные полномочия для личной наживы. С помощью угроз и прямого насилия он обложил данью или просто присвоил все мало-мальски прибыльные предприятия республики (за исключением, разумеется, американских). Например, издал закон о запрете добычи соли из морской воды. Теперь все население республики было обязано покупать соль с месторождения Бараона, которое контролировал сам Трухильо. Как только новый президент установил эту монополию, цена на соль резко выросла: с 0,6 цента до 3 долларов за 100 фунтов (45,6 кг)
[152]. Только на соли Трухильо зарабатывал примерно 400 тысяч долларов в год.
От соли бизнесмен по натуре Трухильо логично перешел к мясу. Он поставил под свой контроль все скотобойни Санто-Доминго, и это приносило ему еще примерно полмиллиона долларов в год. И наконец, чтобы контролировать полный обычный рацион среднего доминиканца, диктатор подмял под себя еще и производство и продажу риса. Теперь каждый доминиканец должен был покупать рис (а его ели каждый день) только у компании президента. Понятно, что цена на рис увеличилась с 0,06 цента за фунт до 0,12 – 0,15 цента
[153].
В первые четыре года своего правления диктатор без устали развивал сеть своих монополий. К соли, мясу и рису добавилась монополия на молоко в Санто-Доминго. Любовница, а затем жена президента «испаночка» Мартинес стала контролировать банк, где должны были обналичивать зарплату все государственные служащие. Причем за «обналичку» за день до официальной выплаты зарплаты банк Мартинес брал комиссионные.
Сеть монополий Трухильо вскоре пополнилась другими доходными товарами: табаком, цементом, кофе. До начала Второй мировой войны диктатор и его клан контролировали производство и сбыт практически всех основных сельскохозяйственных продуктов в стране.
