– Почему же ты не убил Евгения? Боялся нарушить слово, данное князю?
– Я много чего нарушил в тот день, – горько усмехнулся Алексей. – Но убить брата мне действительно помешал отец, а тут и Никита на своей Ласточке подоспел… Схватив Сатану под уздцы, он буквально выволок меня из церкви и заставил уйти в лес. Мы рванули к гати. На болотах и отсиделись несколько дней, пока решали, что же нам дальше делать. Вернее, для себя-то я сразу все решил, а вот своему кровнику доли разбойника, видит Бог, не желал и предложил ему вернуться в имение, повиниться перед князем, хотя, если честно, и виниться-то особо не за что было. Почитай, наоборот, ему Евгений в ноги должен был кланяться за то, что спас от меня. Но Никита возвращаться наотрез отказался. «Пропадешь ты один, без меня, Алешка. Да и мне дома от твоего братца житья не будет. Уж коли так все случилось, знать, на то воля Божья, пропадать, значит вместе…» – ответил он на все мои аргументы.
– И вы стали разбойниками… А откуда взялись остальные, что к вам пришли? – поинтересовалась Наташа.
– Да нет, это мы к ним прибились. В то время в лесу Демид с дружками пошаливали, человек шесть их было, все в основном беглые, вот к ним-то мы с Никитой и подались.
– И они вот так запросто выбрали тебя своим атаманом? Что, даже Демид не возражал?
– А куда ему было деваться? Я ведь стреляю и фехтую – дай Бог каждому, умом и смекалкой Господь тоже не обидел, да и храбрости вроде не занимать. Демид же – обычный крестьянин, правда, в свое время на медведя с рогатиной ходил, силищи мужик немеряной, ну а в остальном – только девок пугать… Выдать же меня князю было боязно – не нажить бы в его лице еще большего врага. Держаться по отдельности тоже никакого резона, князь, вздумав прочесывать лес, вряд ли стал разбираться, кто со мной, а кто сам по себе, тать, он и есть тать… Позже к нам прибились Касьян, Федор и еще пара человек.
– Алеша, а отец не пытался тебя разыскать, поговорить с тобой после всего, что случилось?
Карецкий жестко усмехнулся.
– Он, когда узнал, что я подался в разбойники, даже слышать обо мне ничего не пожелал.
– А ты сам не пытался к нему прийти и все рассказать?
– Он ведь не священник, а я не на исповеди, чтобы в грехах каяться.
– Ну, хорошо, и что дальше, так и будешь разбойничать?
– Да нет, разбойничать я больше не буду, я свои долги все раздал, и даже сполна, – сказал Алексей. – Мы к осени, коли живы будем, всей ватагой к морю пойдем, османцев бить. Исмаил-паша и крымский хан совсем распоясались, наших людей истребляют, женщин и детей в полон уводят.
– Почему именно к осени?
– По мне так хоть сейчас идти можно, да мужики просили повременить, здесь у половины из них семьи остаются, детишки малые, сенокос уже скоро, да и урожай убрать надо, зима, говорят, нынче суровой будет.
– Но они же разбойники, при чем здесь сенокос и урожай?
– В первую очередь они кормильцы. Ведь не известно, когда мы вернемся и вернемся ли вообще. Я для себя решил, что если и там уцелею, вот тогда и приду к отцу, как есть повинюсь и прощение просить у него буду. Даст Бог, простит, ну а нет, так хоть в глаза ему посмотреть не совестно будет.
– А если не уцелеешь?
– Значит, так тому и быть.
Но Наталья была не согласна:
– Выходит, Милорадов может не узнать, почему ты так поступил? – возмутилась она. – А ты о нем-то подумал, каково ему всю жизнь считать своего единственного сына разбойником? А через несколько столетий люди вообще забудут, кем ты был на самом деле, останется только байка, что где-то в середине восемнадцатого века в этих местах хозяйничал атаман Карецкий, который грабил купцов и князей, и при этом отличался особой жестокостью. А в качестве примера будут приводить то, как ты хладнокровно застрелил бедняжку графиню и ее суженого, единственного сына и наследника старого князя, прямо в церкви, во время венчания. Единственным сыном и наследником будешь считаться не ты, а твой двоюродный брат, человек без чести и совести, из-за которого ты и лишился всего!
– Мне нет дела до людской молвы, – глухо произнес Карецкий. – Тем более теперь, когда ты знаешь всю правду. Я много чего натворил в этой жизни, и во многом мне нет прощения, но насчет отца ты, наверное, права. Я оставлю ему письмо, на случай, если я не вернусь…
– Ну, хорошо, пусть будет хотя бы письмо, – вздохнула Климова и добавила: – Но это так, на всякий случай…
Алексей улыбнулся и притянул ее к себе, но Наталье не давал покоя еще один вопрос. Не выдержав, она все-таки спросила:
– Скажи, а тот медальон, что у тебя в шкатулке, это ведь ее портрет на нем?
Атаман кивнул.
– Мне подарила его Елена в одну из наших встреч, а я взамен отдал ей свое кольцо, то самое, с изумрудом, помнишь? Фамильная драгоценность Милорадовых.
– Конечно, помню, но как оно снова оказалось у тебя, она, что, вернула его?
– Да, вместе с тем самым злополучным письмом…
– А жемчужное ожерелье, которое ты мне подарил?
– Оно мне досталось в память от моей настоящей матери, Марьяны. А ей подарил мой отец, это тоже семейная реликвия Милорадовых. Мужчины из поколения в поколение дарят его своим избранницам. Вот и Марьяна хотела, чтобы я, когда вырасту, смог подарить его своей суженой.
– Ты должен был подарить его Елене? Но зачем же тогда отдал мне? Ведь, возможно, в своей жизни ты еще встретишь ту…
– Я ее уже встретил, – заявил атаман, перебивая Наташу. – Это может показаться странным, но, оказывается, иногда даже смерть не в силах разлучить с той, которую любишь. А я любил и всегда буду любить только одну, ту единственную, которая когда-то звалась Еленой Голотвиной.
– Что? – смешалась девушка, меньше всего ожидая услышать это от него. – Так значит, тогда, на поляне…
Она замолчала, опустив глаза. «Интересно, а что ты хотела от него услышать? Что он тебя безумно любит и готов ради тебя на все? Но если разобраться, кто ты для него такая? Обычная девчонка, вроде той розовощекой с толстой-претолстой косой. Очередная забава. Время – вот то единственное, что тебя выгодно отличает от нее и всех остальных».
– Натали, милая моя, ты не поняла меня… – спохватился Карецкий.
– Я прекрасно тебя поняла, Алеша, – стараясь быть спокойной, произнесла Наталья. – Извини, но мне пора идти.
– Выслушай меня… – атаман попытался ее удержать, но она, стараясь не смотреть ему в глаза, холодно отстранилась.
– Мои спутники будут сильно волноваться, если я не вернусь к завтраку.
Третий лишний
Они шли босиком вдоль берега, оставляя за собой вереницу следов на песке. Ярко-красное солнце, отражаясь и бликуя в реке, клонилось к закату.
– Наташ, но тогда, если все-таки считать, что кровник – это не должник, а родственник, но тогда выходит, что я – наследник самого князя и, возможно, даже единственный, – усмехнулся Андрей.
