Площадь окружали многочисленные киоски, в некоторых готовили еду, и от аппетитных ароматов немедленно закрутило желудок. Окинув взглядом постамент с двумя массивными фигурами, олицетворявшими единство дружинников и гимназистов, я свернул в узкий проход, миновал задворки техникума легкой промышленности и оказался у «Тополей» – трех возвышавшихся над Фортом высоток, где располагалось ведомственное общежитие Дружины. Территорию общаги огораживал высокий бетонный забор с пущенными поверху мотками «егозы».
Прямо напротив проходной располагался павильон с горячим питанием, туда я и завернул. К окошку раздачи выстроилась небольшая очередь из дружинников в штатском, я отстоял ее и купил пять пирожков с картошкой и мясом. Заодно попросил налить большую кружку кофе по-советски – растворимого со сгущенным молоком. Расплатившись отчеканенной на монетном дворе Торгового союза пятирублевкой, я забрал сдачу и унес керамическую кружку с отколотой ручкой и газетный сверток с пирожками на стойку.
По рыхлым бумажным листам расползались жирные пятна, прежде чем приступить к еде, пришлось снять перчатки и сунуть их в карман. Пирожки оказались вкусными, кофе некрепким и сладким. Именно такого сейчас и хотелось.
Впрочем, позавтракать я мог где угодно, сюда меня привело вовсе не желание перекусить. Отпив кофе, я задумчиво глянул на общежитие Дружины и потер переносицу. Светиться на проходной не хотелось, но никаких других идей, как вызвать нужного человека на улицу, попросту не было.
С другой стороны, это я вольный художник, а сейчас утро рабочего дня. Глядишь, сам выйдет.
И – вышел.
Я уже доедал третий пирожок, когда на высоком крыльце возник долговязый парень в кожаном пальто и кожаной же кепке. Он стрельнул у караульного сигарету и, спрятав ее в ладони, сбежал по ступенькам на тротуар. Там огляделся по сторонам и уверенно зашагал в сторону центра.
Влив в себя остатки кофе, я вернул кружку на раздачу и с газетным свертком в руке двинулся вслед за дылдой. Когда ограда общежития осталась позади, парень украдкой оглянулся куда-то на верхние этажи и сунул в рот сигарету. Та загорелась сама собой, словно поднесли невидимую зажигалку. Но не зажигалку, вовсе нет.
Я ускорил шаг и окликнул пироманта:
– Лысая башка, дать пирожка?
Напалм резко обернулся, подавился дымом, закашлялся, и вылетевшая из его рта сигарета упала на тротуар.
– Охренеть! – выдал пиромант, поднял сигарету и обдул фильтр. – Быстро поднятое не считается упавшим, – сообщил он мне, словно открыл великую тайну.
Пахло от Напалма разогретой кожей и надвигающимся лесным пожаром. Тревожный такой запах. Нервный.
– Никто и не спорит. – Я приблизился и протянул сверток с пирожками. – Будешь?
Напалм потер шрам на щеке, формой напоминавший очертания африканского континента, и поглядел на меня с нескрываемым сомнением.
– Поешь, не так табачищем вонять будет. А то Вера запах учует и наругает.
– Я на работу так-то, – проворчал пиромант, но от угощения отказываться не стал. Надкусил пирожок, прожевал и спросил: – А чего не с ливером?
– Не люблю, – ответил я и достал из свертка последний пирожок, а газету скомкал и кинул в стоявшую на углу бочку, ржавую и закопченную.
– Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, – покачал головой Напалм.
– Ты давай мне зубы не заговаривай, – усмехнулся я. – Че почем, хоккей с мячом?
Долговязый пиромант глянул сверху вниз и фыркнул.
– Справочная, что ли? – Он затянулся, выпустил длинную струю дыма и зашагал по тротуару.
Я нагнал и пристроился сбоку.
– Лед, ты откуда всплыл вообще? – покосился на меня Напалм. – Хотя нет, не отвечай. Не хочу знать. Говори сразу, чего надо.
– Ты в Центральный?
– Нет, в Морг.
«Моргом» в народе именовался элитный доходный дом Аарона Давидовича Гадеса, который окружил здание бывшего городского морга непроницаемым для чужаков силовым полем. Именно старый маг поддерживал работу прорезанного мной в реальный мир перехода. Формально он не подчинялся ни Воеводе, ни «Несущим свет» и считался независимым управляющим их совместной собственности. На него и работал Напалм.
– Тогда пройдемся. – Я вытер жирные пальцы о носовой платок и надел перчатки. – По мне что-нибудь слышно?
– Никому ты никуда не уперся.
– Говорили уже, – подтвердил я. – Но почему? Что-то ведь должно было для этого измениться, так? Не с бухты-барахты нас с Ермоловым взорвать собирались, правильно?
Мы вышли на площадь Павших и зашагали вдоль ларьков. Напалм докурил сигарету до фильтра, кинул окурок под ноги и поднял воротник плаща.
– Это тебе Бореньку Хромого благодарить надо.
– А что такое?
– Накрылась его установка. Громко. Трех техников по стене размазало.
Я кивнул, принимая услышанное к сведению. Создание ответвления от основного канала в реальный мир было идеей Бори, помочь мне в этом должен был какой-то его хитрый агрегат.
– На холостом ходу запустили, – усмехнулся Напалм, всплеснув руками. – И пуф! Все, проект закрыт. – Пиромант глянул на меня и едко добавил: – Цирк уехал, клоуны остались.
– В жопу иди, – беззлобно ругнулся я. – Поэтому Доминик с Воеводой и договорились?
– Пришлось, ага. Гадес целую неделю на радостях мне мозг не выносил.
– Слушай, а это не Гадес, случаем, меня заказал?
Напалм фыркнул:
– Лед, ты нормальный вообще? Ты на какой ответ рассчитываешь?
– Проехали, – махнул я рукой. – Значит, я никому не интересен?
– Все забили давно. Мог и не прятаться. Не лезь на рожон, и все путем будет. А лучше с Домиником тему перетри. Упади ему в ноженьки да покайся…
– Да уж сам как-нибудь разберусь. Ты как? Сколько еще детей настрогал?
– Трое уже. Две девочки и мальчик.
– Ну ты монстр! – только и покачал я головой. – Мальчика выстругивал, или презики плавятся?
Напалм выставил вверх средний палец.
– А жилищные условия как? – продолжил допытываться я, не обратив внимания на оскорбительный жест.
– Нормально все с жилищными условиями. Двухкомнатная квартира, пока хватает.
– Двушка в общаге…
И вот тут мне удалось зацепить пироманта за живое.
– Ты че пристал? – остановился он. – Сам как живешь? Комнату в коммуналке снимаешь?
– Однокомнатную со всеми удобствами, – признал я без всякого смущения. – Ни кола ни двора. Голь перекатная. Гол как сокол. В карманах шаром покати. Продолжи сам, ты же у нас знаток словесности.
Напалм обреченно вздохнул:
– Лед, чего тебе надо?
